— Пепел? — бард бросил на философа резкий взгляд.
— Он вам знаком, — выделил Грецинн.
— Я видел, как он стал драконом, — невесело усмехнулся Калиессир.
Теперь уже и легат и Фибий — равно были воплощенное внимание.
— Вы видели обряд? Когда, где?
Опустившись между ними, бард остановил вопросы всадника Грецинна взмахом руки.
— Я не ваш центурион, легат, и муштровать меня уже поздно. Я расскажу, не торопите. Десяток лет прошел… Мы с Миррдином, — он кивнул на ученика, — шли в святилище на Руйхенне. Я не знаю кем он был до тех пор, но когда я увидел его впервые — он был рабом. И был безумен, что не мешало ему хорошо драться: он убил кормчего с ладьи Морских ястребов, которые как видно его и захватили… Его отдали Мораг.
Видя недоуменный взгляд Суллы, пояснил уже Фибий.
— Во время отлива привязывают к столбу так, что бы прилив накрыл с головой.
— Не совсем, — тонко улыбнулся Калиессир, — Цепь свободна, так что некоторое время можно держаться над поверхностью воды: чем дольше борьба, тем благосклоннее будет богиня.
Грецинн дернул губами — какое варварство! Заметив это, друид возразил:
— Чем убийство во имя богов, хуже убийства во имя денег и азарта на ваших Играх?
Не думаю, что для того, кто умирает, есть разница… У моря его отнял Скай, и смеялся над гневом богов, и тем более — над гневом людей… Никакого обряда не было, легат! Этот человек умирал: от ран, от истощения, а Скай сидел рядом и говорил с ним. И со смертного одра встал уже дракон. Он должен был умереть! — с неожиданной страстью и гневом воскликнул Калиессир, — И он умер! А то, что вы видели — лишь облик, оболочка, которую они могут менять по своему желанию…
Пепел правильно выбрал себе имя. Наверное, только пепел и остался от сердца того юноши! Если остался…
— Теперь понимаю, откуда этот миф, что у драконов нет сердец, — усмехнулся Грецинн.
— Круговорот, — пожал плечами бард, — Каждый по-своему воспринимает стихотворные строки. Передавая дальше — еще больше искажает первоначальный смысл. Строки о сердцах драконов стали легендой, как стали легендой сами драконы…
— Взявшие на вооружение ваше сочинение, и дополнив его новыми деталями, им удобными, — закончил за него легат.
Они говорили еще долго, пока бард не отбыл, не желая задерживаться.
— Подумайте, легат, — обратился он на прощание, — Мы служим разным идеям и разным богам, но сегодня мы поняли друг друга. Так стоит ли считать кого-то варваром только потому, что он носит другую одежду и говорит на другом языке?
Возможно, это просто щит, который скрывает всю неприглядность истинных помыслов и побуждений?