– Уроды, – мычу я, с остервенением вгрызаясь в румяный бок истекающей пряным соком котлеты. – И Славик твой, и его мамочка.
– Да ладно, – машет рукой Вера. – Разве нам так плохо? Штамп в паспорте счастья не прибавляет. Оно или есть, или его нет.
– Ты права. Просто мне хотелось, чтобы все было как положено…
– Кем положено? – улыбается Вера, оглаживая мягкой ладошкой мой затылок.
– Не хочу, чтобы однажды твой американский супруг заявился и стал качать права.
– Я тоже не хочу. Ты же знаешь.
– Тогда подавай в Мосгорсуд.
– Хорошо.
– А пока придется пожить в грехе. Говорят, это придает отношениям особую сладость. Вот только…
– Что?
– Выброси его пальто на помойку, к чертовой матери.
В один из тихих вечеров, когда ребенок гостит у бабушки, мы с Верой расслабляемся у телевизора. Нашу идиллию разрывает резкий звонок в дверь.
Верина мать влетает, таща за собой насупленного Мишку, и выпаливает с порога с торжественным злорадством:
– Докатились! Полюбуйся, дочка, на своего сына! Еще в школу не ходит, а ругаться научился! Соседку, Катерину Максимовну, старой дурой обозвал! – Она вызывающе смотрит на меня.
Я молчу. И вдруг Вера, моя милая, тихая Вера, заявляет с небывалой твердостью:
– Давно пора.
– Что-о?! – Это «О» застревает на губах и отражается в округлившихся глазах Галины Григорьевны.
– Миша, иди к себе, – говорит Вера.
Я тоже закрываю дверь, но-сквозь тонкие пе-.регородки до меня доносятся резкие голоса.
– Почему ты позволяешь унижать меня посторонним? Тем более в присутствии ребенка?! Возможно, я не оправдала твоих надежд. Извини. Но это моя жизнь, только моя! И я проживу ее так, как захочу! И представь, я не считаю себя неудачницей!
Мне хочется выскочить и расцеловать Веру. Но я включаю телевизор почти на полную громкость.
– Смотри, – говорю Мишке, – «Улица Сезам»!
– По-твоему, я маленький? – обижается он. – «Букве Бэ кричали: «Браво!» У нее кружочек справа…» Включи-ка лучше Покемона по московской.
– А что это?
– Мультик клевый. У нас все ребята смотрят.
Я послушно щелкаю пультом, и на экране появляется очаровательная зверушка, которая с интонацией пассивного педераста обращается к другой: «Эй, придурок, убери свою задницу!»
– Тебе что, это нравится?! – недоумеваю я.
– А? – переспрашивает Мишка. Он весь в экране, на котором уже появились какие-то разноцветные дебиловатые роботы.
Я слышу, как громко хлопает входная дверь.
В следующее утреннее дежурство я получаю втык – теперь от главврача за самоуправство. Речь идет о старике Спиридонове. Я слушаю пламенную речь о больничных показателях уровня смертности, едва сдерживаясь, чтобы не высказать все, что думаю по этому поводу. Подоспевший Виктор Степаныч щиплет меня за бок, заверяет главного, что подобное больше не повторится, и, громко сетуя на погоду и застарелый радикулит, утягивает меня за дверь.