– Да уж, представить – страшно. А проглотить – сладко. Даже захлебнуться – дивная, прекрасная мука. В свое время я-то как раз чуть не захлебнулась. Но за мной, к счастью, присматривали.
– Франк?
– Ну, положим, твоего приятеля Франка хлебом не корми, только дай слепых котят в Мировой океан пошвырять… Но на нем свет клином не сошелся, в этом доме на перекрестке миров вечно ошивается всякий славный народ. Турбаза у них там или что-то в таком духе… Да ты ведь и сам успел познакомиться с тамошними завсегдатаями?
– Ага. Дивная компания. Интеллигентный спецназовец, безумная старушка, блондинка с баяном, босяк в пальто и девочка с плеером. Впрочем, сначала я подумал, что она – мальчик…
– Ангелика, – кивает Маша. – Прочих не узнаю. Наверное, они дурачились. Или ты сам как-то иначе их видел… Впрочем, в этом доме все зыбко и переменчиво, и только Ангелика – почти константа. Она со мною поначалу нянчилась. Не очень долго, но мне вполне хватило.
– Это хорошо, – киваю. – Славно, что она с тобой нянчилась. Тебя надо любить и беречь. Пусть хоть кто-то этим занимается, если уж меня, дурака, никогда нет под рукой…
– Здесь могла бы быть ваша реклама! – хохочет Маша.
– Что?
– Ну, ты сказал это таким тоном… – виновато досмеивается она. – Словно бы моя жизнь – журнальная полоса, а место, отведенное для твоего присутствия, зияет пустотой, как непроплаченное рекламное пространство… В каком-то смысле так оно и есть. Это довольно большое место. Одна четвертая полосы, скажем…
– Ну, хорошо хоть не одна тридцать вторая!
– Одна тридцать вторая моей жизни – это тоже немало, поверь. Тем не менее для тебя выделена целая четверть. Надеюсь, когда-нибудь ты ее все-таки заполнишь.
– Это очень серьезное предложение, – говорю, привлекая ее к себе. – Голова кругом от таких перспектив.
…рождается в покоях, объятых пламенем.
Все чудесным образом переменилось. Прежде я просыпался и обнаруживал, что Маши больше нет рядом; теперь же бодрствовал подле нее до рассвета, а когда наконец заснул, остался один. В какой-нибудь из жизней я всегда буду один, очевидно. Так почему-то надо.
Утреннее солнце растопило мне веки, опалило ресницы, огненными пятнами и полосами исчертило сладкую, дремотную тьму. Поэтому, наверное, мне снилось, что я – не то полено в огромном костре, не то саламандра, пляшущая на раскаленных угольях, не то колдун, приговоренный к сожжению, и лишь за чертой неизбежного, по ту сторону ужаса и боли, вдруг осознавший свою истинную, огненную природу. Я жил в пламени или сам был огнем; словом, учился иному способу бытия, хотя даже тогда, в самом дальнем тупике лабиринта сновидений, не представлял, в каких обстоятельствах может понадобиться это странное умение.