– Ну что, как дела? Такой распиздяй и, гляди-ка, жив до сих пор! Молодец. Продолжай в том же духе.
Глазам своим не верю. Все эти полузнакомые лица, заполонившие вагон электрички, – черт бы с ними, но напротив меня усаживается Сашка Торман, собственной персоной.
– Ты-то как тут оказался? – спрашиваю ошарашенно.
– Как, как… Каком кверху! Купил билет, сел в поезд… У меня в Шёнефинге невеста живет.
– Что за невеста? – интересуюсь машинально. Надо же как-то поддерживать разговор…
– Страшилище редкостное, умница необычайная, а что в койке творит – не всякая храмовая жрица в страшном сне такое увидеть способна!
– И зовут ее, небось, Клара-Мария, – вздыхаю.
– Так ты ее знаешь?
– Вряд ли. Считай, просто угадал. Со мною иногда случается…
– Ага. Особенно в момент изготовления фотопортрета! – ржет Торман. – Игрушку-то вернешь?
– Верну, конечно. Спасибо тебе. Это был очень полезный подарок.
– Надеюсь… – ухмыляется мой старинный друг, поспешно пряча драгоценный «Nikon» в необъятную дорожную сумку. – Я вот все думал: возможно ли помочь младенцу, вроде тебя, узнать о людях столько, как если бы прожил среди них не одну тысячу лет…
– Как ты, например? – в тон ему подхватываю я.
– Ага, – просто соглашается Торман. – Кровушка-то моя пошла тебе на пользу, вурдалак хренов?
– А как же. И кровушка, и фотоаппарат… Ты весь, целиком, пошел мне на пользу. Не человек – поливитамин какой-то…
– Есть такое дело, – серьезно кивает он. – Ладно, ты уж выкручивайся, как можешь, а я пойду в соседний вагон. У меня, знаешь ли, хобби: постоянно находиться среди нормальных живых людей. Тоже, скажу тебе, непростая наука…
– Непростая, – подтверждаю.
Торман отеческим жестом хлопает меня по спине, водружает на плечо исполинское вместилище дорожного барахла и неспешно бредет к двери, разделяющей вагоны. Она закрывается за Сашкой с громким сухим хлопком, похожим на выстрел.
– Предъявите ваш билет.
Контролер почему-то говорит по-русски. С ума они тут все посходили со своей славистикой! – думаю, роясь в карманах рюкзака.
Я намеренно не поднимаю глаза. Мне все равно, чье лицо увижу я на сей раз. Скорее всего, хитрющую рожу Франка. По большому счету, это ничего не меняет. Франку ли, контролеру ли, черту или архангелу; безумному ли пророку, родившемуся в Год Слона, или очередной, триста семьдесят второй по счету аватаре Кришны; духу-хранителю ближайшего водоема, корыстолюбивому перевозчику Харону или сводному хору гневных и милосердных тибетских божеств, потрясающих черепами с кровью, я не могу предъявить ничего, кроме собственных ладоней, линии которых с некоторых пор пребывают в непрестанном движении, разноцветной картонки с указанием станций отправления и прибытия да ветхой карточной колоды, увенчанной трефовой девяткой с надписью «то самое». Напоследок достаю из рюкзака кожаный мешочек с рунами, вынимаю одну наугад, кладу рядом с билетом. RAIDO, знак, символизирующий и путь, и его завершение, и воссоединение противоположностей, и совет доверять всему, что происходит.