Вождь и капитан остались одни.
После довольно долгого молчания капитан, любопытство которого было сильно задето, тихонько произнес имя вождя чтобы обратить на себя его внимание и узнать, если возможно, какие-нибудь сведения. Тонкий Слух тихонько нагнулся к своему товарищу по заключению и, приложив палец к губам, прошептал голосом, слабым как дыхание:
— Молчите! У краснокожих глаза и уши везде. Ждать… надеяться!
Он отвернулся в другую сторону, закрыл глаза и сделал вид, что спит.
Разочаровавшийся капитан решил последовать его примеру.
Так прошло несколько часов, в течение которых оба пленника не обменялись ни одним словом. Свет постепенно начал убавляться; наконец, ночь сменила день и мрак окутал хижину совета.
Уже около часа господствовал глубокий мрак, когда вдруг снаружи заблистал свет и несколько воинов, держа в руках зажженные факелы, вошли в хижину. Двое из них несли кушанья которые они поставили недалеко от пленников.
— Ешьте! — сказал один.
Эти кушанья состояли из жареной говядины, яблок, маиса и овощей, печенных в золе.
Один из факелов был воткнут в землю, и воины удалились, за исключением одного, который стоял, прислонясь, спиной к двери хижины.
Этому воину было поручено стеречь пленников; вскоре к нему подошел другой, вооруженный ружьем.
Пленники поели с аппетитом. Капитан благоразумно соображал, что обстоятельства еще могут измениться, и на всякий случай ему необходимо подкрепить силы.
Деятельная жизнь пустыни отличается тем, что у людей, сроднившихся с нею, нравственная сторона никогда не влияет на физическую; естественные потребности жизни играют такую важную роль, что житель пустыни никогда не забывает о них.
Но аппетит капитана был ничто перед аппетитом вождя, он (вождь) буквально пожирал кушанья с такою беспечностью, как если бы это вовсе не была последняя трапеза в его жизни.
Когда кушанья, наконец, исчезли, индейский воин, приносивший еду, взял факел и ушел.
Но часовой поставленный у двери, продолжал неподвижно стоять на своем посту.
Прошло полчаса; мало помалу полная тишина воцарилась в деревне.
Глаза часового, упрямо устремленные на пленников, блестели в темноте точно глаза тигровой кошки.
Вдруг Тонкий Слух возвысил голос и, обращаясь к часовому, вкрадчивым голосом сказал:
— Моя трубка полна morichee, неужели мои брат откажет подать мне горячий уголек, чтобы закурить ее?
— Зачем вождю курить? — грубо отвечал часовой, — пусть он подождет! Через несколько часов он будет охотиться в блаженных равнинах Ваконды! Там он и покурит вволю!
— Мой брат отказывается?
— Отказываюсь…