— Я приказала краснокожим взять вас живыми! — крикнула графиня в припадке наивысшего раздражения. — Несчастные, это-то именно вас и спасло!
— Подосланные вами убийцы, должно быть, не поняли вашего приказания, если судить по тому, каких результатов дало их усердие. Ну да, пусть так, сударь, мне и самому хотелось бы поверить этому и избавить вас от наказания, которого заслуживает ваша измена.
Обе женщины задрожали.
Только теперь в первый раз они поняли всю гнусность своего поступка; до сих пор они даже представить себе не могли всей глубины пропасти, в которую они бросились очертя голову.
Их понес вихрь их собственной ненависти.
Они ни о чем не думали, ничего не видели, кроме овладевшей ими страсти!
— Господа, — сказал граф, — мы не хотим знать ни ваших имен, ни вашего звания. Наше нежелание знать это послужит вам спасением… предположив, что мы не знаем, кто вы такие, мы можем считать себя вправе избавить вас от заслуженного наказания… Вы свободны и можете удалиться куда хотите; никто не помешает этому. Этот тяжелый урок, несомненно, принесет свою пользу. Вы посоветуетесь со своей совестью и поймете, наконец, что слепая ненависть не может привести к добру и, кроме того, вы и сами увидите, что ничем нельзя оправдать французского дворянина за его измену королю и отечеству.
— Вспоминайте о нас, — добавил барон, — не иначе, как о людях, у которых честь говорила достаточно громко для того, чтобы побудить и все забыть.
Маркиза как бы невольно двинулась к нему; он повернулся к ней спиной и отошел от нее.
Затем граф обратился к индейскому вождю:
— Пусть мой брат позовет своих воинов, — сказал он ему, — мы собираемся в путь.
— А пленники? — спросил вождь, устремляя мрачный взор на обеих дам, которые при этом вздрогнули и невольно прижались одна к другой.
— Они свободны, — отвечал граф, — воины моей родины не мстят врагам после того, как им удалось взять их в плен.
Тонкий Слух поклонился и, не возражая ни одним словом, отдал приказание готовиться к отъезду.
— Граф, ради самого Неба! — вскричала графиня де Малеваль, складывая руки, как в молитве, — еще одно слово!
— Я не знаю вас, сударь!
— О! Арман, неужели вы так безжалостны? — скорбно прошептала маркиза. — Неужели вы так же безжалостны, как и ваш друг?
Барон устремил на нее испытующий взгляд и, видимо, колебался, а затем, минуту спустя, возразил:
— Нет! Я решил забыть прошлое раз и навсегда!
— А между тем, если бы вы только знали, почему я попала сюда?
Барон последовал за своим другом, который уже удалялся с поляны большими шагами.
Две покинутые женщины, предоставленные таким образом сами себе, упали на землю, охватили голову руками и разразились рыданиями.