Севка хихикнул:
— Бесплатно ишачить — вредно.
— Ага. Здоровье не позволяет.
— Да, золотой, — сказал Андрей. — Я не поверил, — и громко приказал: Встать!
Мамонов испуганно и неуверенно приподнялся.
— Смирно!.. Вот, родненький. Сейчас мы гебя-быстренько разденем. Не бойся — догола. Пересчитаем клавиши. И не очень аккуратно оденем. Извини. Глаза у тебя плохие, князь… Тебе сколько лет? Тридцать натикало?
— Все мои.
— А с виду — пацан.
— Посмотрим, как сохранился. Готов? Вот и хоккей.
— Поехали, — сказал Иван, сдергивая с Мамонова куртку.
Развернув стул, Андрей сел и закинул ногу на ногу.
— Хилый ты, — подтрунивал on. — Недоедаешь? Нищета заела? Плохой аппетит — совесть нечиста.
— Жуть, — качал головой Севка.
А Иван:
— Дряблый. Желтый.
— Нет, Артем, ты не прав. Одной киношкой сыт не будешь.
— Костлявый — тьфу.
— Такая голь, что и сечь неохота.
По мере того как его раздевали, Мамонов менялся в лице.
— Не злись — печенка лопнет.
— Эх, Артем, Артем. До чего ты себя довел. Смотреть противно… Между прочим, у тебя какой болевой порог? Низкий? Или высокий?
— Фашисты, — выдавил Мамонов, по-звериному ощерив зубы.
Андрей погрозил ему.
— Обзываться — нехорошо. Не люблю.
— Фашисты.
— Последний раз предупреждаю. Мной хоть полы мой, да не называй шваброй… Я что говорю-то, дурошлеп? Так отощал, что тебя и женщины любить не будут.
И тут откуда-то сверху раздался звонкий насмешливый женский голос:
— Много вы понимаете про женщин.
Иван и Севка бросились врассыпную. Андрей отпрыгнул в сторону и спрятался за стул, на котором сидел Мамонов.
— Без паники, мальчики. Я проголодалась.
По лестнице с верхнего этажа спускалась Маринка. Она была в длинном узком бархатном платье и ядовито-зеленом парике. В приподнятой руке держала небрежно с отставок, заокеанскую сигарету в длинном мундштуке.
— Мать моя буфетчица, — прошептал Андрей — Марин, ты?
— Не узнал. Она самая.
— Дела-аа… Прямо суперстар.
— Зеленая, — буркнул Иван. — А все равно лахудра…
— Попрошу без грубостей. Вы не у себя дома.
— Извини. Он вашу партию недолюбливает.
— Мягко говоря, — сказал Иван.
Марина спускалась неторопливо, стараясь придать своим движениям значительность. Она явно кого-то представляла, какую-то богатую сильную женщину, хотя на самом деле выглядела смешно и нелепо — к бархатному платью и дамской сигарете «очень шли» кроссовки на босу ногу, длинные шнурки от которых волочились по полу, вспрыгивая и взвиваясь змейками, при каждом ее шаге.
Сигаретой в мундштуке она царственно указала на Мамонова.
— Сделайте, пожалуйста, как было. Мне неприятно.
Севка рванулся на второй этаж — проверить, нет ли там кого еще.