Оглянулся:
— Мать моя буфетчица.
Как же сразу-то не заметил?
Отсюда, с этой стороны шоссе, хорошо просматривалось поле за околицей. За полем — плешивый взгорок, а по бокам желтый с прозеленью лес. Видно: что-то случилось. «Скорая» торчит — до пояса. Чумоход, крыша одна. И народ толчется, зеваки.
— Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
— Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
— Залетный я. Нездешний. Доходчиво объясняю? Проездом, случайно — во, каска, шлем.
Она замахнулась тряпкой.
— Глаза бы вас, чертей, не видали!
— Меня и не было, — он отскочил как ошпаренный. — Доброго здоровьичка. Пока.
Краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, в охотку судачила с товарками — как раз по интересующему его делу.
— Небось из Жигалова кто.
— Да ну?
— Звери.
— А ты сама-то видела?
— На страсть такую глядеть…
— Вот и я — померла бы от страха.
— Ваня Вострикова рассказывает — одному полбашки отсекли.
— Врешь.
— Да чтоб мне всю жизнь по бехээсам сидеть.
Полюбовавшись на пустой прилавок, Андрей незаметно вышел.
По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, пошагал к лесу. На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень, каску положил между картофельных грядок и приметил место — яркие, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
Поле поджимал, цепляя грядки, подростковый лесок, а левее, как на взгорок поднялся, увидел озерко.
Небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде, общипанные редкие кустики — живое, значит, купаются. «Скорая» на дороге.
А милиция — на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока — голоса слышно, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, глазеют, стоя на кочках я обхватив деревья, пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, Наверно, поварихи из дома отдыха. Еще приметный мужик, бородатый, как монах, в старом плаще и зеленой шляпе — похоже, сторож или истопник.
Приманил к себе парня.
— Что тут?
— Убийство, — зашептал. — Двух сразу.
— Женщин?
— Не. Городских, дачников.
— Пенсионеров, что ли?
— Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один — сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка.
Мы у них музыку через забор слушали.
— Клевые записи?
— Класс.
Парень был тупой и крепкий — как лозунг.