Конечно, она уже знала, что я вернулась. Она слышала наши голоса и теперь не могла не почувствовать мое присутствие. Но сразу она ко мне не повернулась и, тем более, не начала разговор. На ней был корсет и нижняя юбка, в руках она держала расческу и, кажется, только сейчас приступила к распутыванию колтуна в волосах.
– Где Адам Лангли? – спросила она наконец. – Когда он вернется?
Она говорила, повернувшись ко мне, прямо вот так, открытым текстом. Она даже не спросила меня ни слова о Ларри.
– Они… где-то в таверне… празднуют, – сказала я, – думаю, Адам захочет разыскать своего кузена, Тома Лангли. Кузена или кем он там ему приходится?
– Но он вернется? – не унималась она. – Ты уверена в этом?
Я отвернулась от нее, чтобы поставить кувшин рядом с тазиком для умывания.
– Да, – ответила я, – уверена.
В моем голосе звучал неприкрытый вызов, но она и не думала этого замечать. А может быть, мне только показалось, что она paзозлилась на меня за мой невольный порыв к Адаму, может, она вообще ничего не поняла? Неужели она в самом деле считает, что я хотела поехать туда из-за Ларри? Вряд ли Роза была так слепа, просто она вероятно, видела только то, что ей хотелось сейчас видеть.
Она подвинулась поближе, взяла меня за руку и склонилась, заглядывая мне в лицо:
– Эмми, как ты думаешь, я понравилась ему?
– Кому? – спросила я, хотя прекрасно поняла, о ком идет речь.
– Ну, Адаму, конечно.
Я улыбнулась ей, стараясь выглядеть как можно любезней.
– Ты всем нравишься, Роза. Ты же знаешь. Стоит тебе только шевельнуть мизинцем…
– Да знаю я, знаю! Это не то… – Она сгорала от нетерпения, как будто вся ее предыдущая жизнь не имела для нее теперь никакого значения, а то, что раньше было закономерностью, теперь уже не действовало. – Я же говорю об Адаме. Ему я нравлюсь?
Я не верила своим ушам. Она видела его не больше одной минуты, не успела и словом с ним перекинуться, но тем не менее была по уши влюблена. Хотя с чего бы это мне не верить? Ведь со мной произошло то же самое. Теперь для нее существовал только Адам и, пожалуй, еще она сама. Соперниц она не допускала даже в мыслях, тем более она никак не могла заподозрить в этом меня. Ей даже не приходило в голову, что я могу хотеть того же, что и она. Поэтому так невинно прозвучал ее вопрос об Адаме: ведь она и не подозревала, какую причиняет мне боль. Я никогда еще не видела, чтобы невинность принимала такие жестокие и ужасающие формы.
– Думаю, что нравишься, – сказала я, – разве может кто-нибудь устоять против тебя? – И тут я не кривила душой.
Она сжала руками расческу; впервые она выглядела такой серьезной.