Экскурсанты брели неохотно, жадно поглядывали на хорошо видную с горы красную крышу Интерклуба. Кастикос лез как локомотив, отдувался, вытирая пот со лба, улыбался во весь рот, балагурил, норовил обнять смущенную переводчицу.
На самую вершину рискнули выбраться немногие. Кастикос вспрыгнул на большой камень, лежавший наверху, раскинул руки.
— Хорошо! Россия!
Ветер шумел, сталкивал его с камня. Город лежал внизу весь, от порта до дальних виноградников. Неподалеку, на вершине соседней горы, топорщились конструкции стройки, тянулись к небу решетчатой арматурой. Под ней серебристо поблескивали выпуклые купола.
Сидоркин насторожился, когда Кастикос вынул бинокль и принялся бесцеремонно разглядывать стройку. И не выдержал, взобрался на камень, протянул руку к биноклю.
— Дай глянуть?
Разглядел забор до дощечки и не нашел ничего интересного. Разве только рифленые алюминиевые секции куполов, ослепительно сверкавшие на солнце.
Стараясь не менять равнодушного выражения лица, он сплюнул и, повернувшись, стал разглядывать город. Нашел горотдел, свой дом. По улицам, словно муравьи по лесным тропам, сновали автомобили. И весь порт со всеми складами и грузами на пирсах был как на ладони.
"Какой идиот разрешает такие экскурсии? — подумал он. — Мало ли что в городе нет военных объектов. Черт их поймет, иностранцев, чего им надо?.."
Сидоркин снова перевел бинокль на горы и вдруг увидел в распадке плотного пожилого мужчину, по лицу и по одежде явно иностранного моряка. Он медленно шел по склону, наклонялся, что-то подбирал с земли и клал в большую желтую сумку. Потом из-за камня появилась женщина, тоже пошла, согнувшись, выискивая что-то. Когда она выпрямилась, Сидоркин с удивлением узнал хорошо знакомую по беседам в милиции даму, известную в городе под кличкой «Шантаклер».
— Хороший русский девочка, — захохотал Кастикос.
— Ты чего?
— Такое дело. Дай любоваться.
Сидоркин отдал бинокль и с удивлением увидел, что улыбка на лице Кастикоса перекосилась в гримасу, что он с неотрывным вниманием смотрит не на женщину вовсе, а на мужчину, и понял, что человек этот греку совсем не безразличен…
Потом они согревались содержимым баулов, сидя под скалой.
— Как понравилась экскурсия? — любезно спрашивала Евгения Трофимовна.
Экскурсанты сердито и быстро говорили что-то, пожимая плечами и то и дело прикладываясь к бутылкам.
Кастикос веселился.
— Холодно. Италия — тепло…
И протягивал Сидоркину очередной наполненный стаканчик…
Прапорщик Соловьев шел по улице и все поглядывал на далекие горы, над которыми клубились легкие белые тучи. Соловьев знал, что тучи эти будут тяжелеть с каждым часом, пока не превратятся в сине-багровый вал, сползающий по склону все ниже и ниже, что вскоре обрушится на город упругий ветер или даже ураган, который может выбить окна, сорвать крыши, бросить на берег тяжелые суда. Шел норд-ост. Штормовое предупреждение всегда было для пограничников как сигнал тревоги, потому что в норд-ост и особенно в часы, предшествующие ему, работы на КПП было впятеро больше, чем обычно.