— Да, — кивнул он и вдруг спросил: — А вам, простите, нравится это руководство?
— Не знаю, — растерялась женщина, — я в политику не вмешиваюсь.
— А мне не нравится. Они лишили меня родины. Не той родины, в которую ныне превратилась моя республика, став яблоком раздора ведущих стран мира. И не той, в которой бесновались кретины из партийного аппарата и взяточники-чиновники. И не той родины, которая сегодня в едином националистическом угаре разделилась на пятнадцать частей и уже не может остановиться, продолжая дробиться и дальше. Абхазия, Карабах, Приднестровье, Крым, Чечня, северные области Казахстана, юго-западные области Таджикистана и так далее. Все это было моей большой родиной. Той самой, за которую я проливал кровь, был ранен, в которую я верил, которую любил. Теперь у меня нет ничего. Я же не могу осколки великолепной вазы называть маленькими вазочками и любить так же самозабвенно. Или лоскутки изорванной картины называть произведением искусства и повесить в своем доме один из пятнадцати таких лоскутков. Я этого просто не могу. И поэтому я их не люблю. И никогда не прощу им того, что они сделали.
— Вы философ, — несмело сказала женщина. — У вас своя идеология.
— Идеология «потерянного гражданина», — усмехнулся Дронго. — Говорят, в американской литературе есть такое понятие, применимое к целой плеяде блестящих прозаиков, — «потерянное поколение». Так вот, мы — миллионы бывших советских граждан — поколение «потерянных граждан». Мы еще создадим свою великую ностальгическую литературу как плач по великой стране, в которой мы все жили. Мы еще создадим искусство. Ностальгии по тем незабвенным временам, которые навсегда канули в Лету. Мы еще будем напоминать о себе своим плачем по «павшему Риму», оплакивая то, что мы никогда не сможем вернуть или возродить.
— Интересно, — сказала без всякого выражения женщина. — Не думала, что вы так сильно втянулись в эту проблему. Мне казалось, что вы только профессионал честно отрабатывающий свой хлеб.
— Напрасно, — возразил Дронго. — Я всегда берусь только за те дела, которые меня лично волнуют. И в которых твердо знаю, на чьей стороне.
— А сейчас вы на чьей стороне? — засмеялась Светлова.
— На своей, — очень серьезно ответил Дронго. — Сейчас моя самая главная задача — получить эти документы. Вы меня извините, пойду приму душ.
— Конечно, — кивнула женщина. — Вы не опоздаете на встречу с Димой?
— Нет, конечно. Я помню о встрече.
Он поднялся и снова пошел в ванную комнату. Раздевшись, простоял под горячей водой не больше минуты. Обычно он стоял так гораздо дольше. Он это часто делал, снимая с себя таким образом усталость. Затем снова оделся и вернулся в комнату.