Поразмыслив над тем, сделал ли это коп или кто-нибудь из жителей соседних домов, Босх выкурил две сигареты и попытался привести в порядок свои мысли обо всем, что произошло в зале суда. То, что одна из его тайн оказалась раскрыта, его почему-то не волновало. Однако Босх не слишком надеялся на благополучный исход процесса. Им уже овладело чувство покорности судьбе: присяжные наверняка решат дело не в его пользу, когда искаженный подбор улик убедит их в том, что полицейский действовал если и не как чудовище, каким представляла его Чандлер, то по крайней мере неправильно и безрассудно. Присяжные никогда не узнают, что значит принять подобное решение в те мимолетные секунды, которые есть в твоем распоряжении.
Это была обычная история, известная каждому копу. Граждане хотят, чтобы полиция их защищала, отводя преступность подальше от их глаз, от их домов. Но любой средний гражданин первым широко раскроет глаза и начнет в негодовании тыкать пальцем, когда вблизи увидит, в чем именно состоит работа, которую он поручил копам. Босх не был фанатиком и не одобрял действий полиции в случаях, подобным делам Андре Гальтона или Родни Кинга. Тем не менее он понимал эти действия и знал, что и его собственные поступки в конечном счете имеют те же самые корни.
Из-за политического приспособленчества и некомпетентности городского руководства управление полиции многие годы подряд прозябало в роли недостаточно укомплектованной и плохо оснащенной полувоенной организации. Этой политической чумой было поражено и само полицейское управление. Руководящего состава здесь было в избытке, а вот подчиненные оставались столь немногочисленными, что у рядовых стражей порядка редко оставалось время (или хотя бы желание), чтобы вылезти из своих машин и пообщаться с тем самым населением, которому они должны были служить. Копы покидали свои убежища лишь в тех случаях, когда приходилось иметь дело с разными подонками. В результате, как хорошо было известно Босху, это породило своеобразную полицейскую культуру: всякий, кто не носил синей формы, заранее рассматривался как подонок со всеми вытекающими отсюда последствиями. Всякий. А в итоге вы получали своего Андре Гальтона и своего Родни Кинга. Получали бунт, который стражи порядка не могли успокоить. Получали надпись на стене полицейского участка, утверждавшую, что изображенная на ней идиллия – отъявленная ложь.
Показав дежурному свой жетон, Босх поднялся по лестнице в отдел по борьбе с безнравственностью.
Остановившись у входа в помещение для инструктажа, он с полминуты наблюдал за Реем Мора, сидевшим за столом в дальнем конце комнаты. Кажется, Мора не печатал отчет, а писал его. Вероятно, это был ежедневный отчет о проделанной работе, который не требовал особого внимания (всего-то несколько строчек) и не заслуживал того, чтобы вставать и идти искать работающую машинку.