– Так вы утверждаете, что гражданка Марни – чистая и непорочная девушка, несправедливо обвиненная в безнравственности?
– Утверждаю, – громко и отчетливо ответил Деруледе.
– А вы все-таки имели обыкновение посещать спальню этой чистой и непорочной девушки, проживавшей под вашей кровлей?
– Это неправда!
– Если это неправда, гражданин Деруледе, каким же образом попали ваши предосудительные письма в ее спальню, а разорванный портфель оказался между ее платьями в чемодане?
– Это – неправда!
– Министр юстиции, гражданин депутат Мерлен отвечает за то, что это – правда.
– Да, это – правда, – спокойно подтвердила Джульетта.
Этот простой факт не был известен Деруледе; Анна Ми забыла упомянуть о нем. Деруледе не успел приготовить для него возражения или объяснения, и в эту минуту раздался торжествующий голос Тенвиля:
– Граждане! Вот как злоупотребляют вашим доверием! Гражданин Деруледе…
Но его голос затерялся среди поднявшихся криков разъяренной черни. Если Тенвиль и Мерлен хотели подстрекнуть толпу, то это им вполне удалось. Все, что таилось животного, дикого в этой ужасной парижской черни, все это вылилось в одно безумное желание жестокой мести. Все повскакали со своих скамей и, прыгая друг через друга, давя упавших детей, устремились вперед – может быть, чтобы разорвать в клочья своего прежнего идола и его бледную возлюбленную. Женщины кричали, дети громко плакали, и национальным гвардейцам стоило большого труда сдержать этот дикий порыв ненависти Напрасно председатель звонил, призывая очистить зал суда, – народ и не думал выходить.
– На фонарь изменников! На фонарь! Смерть Деруледе! A la lanterne les aristos!
И над всей этой ревущей толпой возвышалась голова широкоплечего гиганта Ленуара. Сначала его резкий, с провинциальным акцентом голос как бы подстрекал толпу, но, когда ярость черни достигла апогея, Ленуар переменил тактику.
– Черт! Это глупо! Мы гораздо лучше расправимся с изменниками, если выйдем из зала. Что вы на это скажете, граждане? – прокричал он, но ему пришлось несколько раз повторить свое предложение, прежде чем его услышали. – На улице свободнее, – продолжал он, – там, по крайней мере, не вмешиваются эти обезьяны национальной гвардии. Тысяча чертей! – прибавил он, проталкиваясь к дверям сквозь толпу. – Пойду поищу подходящий фонарь.
Все, как стадо баранов, потянулись за ним, громко крича:
– К фонарю! К фонарю!
Не многие остались посмотреть, чем закончится этот интересный фарс.