— Скажи пожалуйста, мы быстро выскочили, а Лешенька уже прыгать приготовился, — говорит Жилин. — Только ошибся он сегодня. Пока доберется, мы весь снег раскидаем. Глянь, сколько народа высыпало, — кивнул он на катера, помолчал немного и уже другим, мечтательным тоном: — А скажи, пожалуйста, сколько людей потребуется, скажем, чтобы весь снег отсюда убрать, а?
— Смотря по тому, куда убрать, — откликается Копылов.
— Ну, скажем…
— Если тебе в загашник, то и сам справишься!
— Тьфу ты, дьявол! — беззлобно отплевывается Жилин под общий смех. — С ним по-человечески поговорить хочешь, а у него на языке одна срамота!.. Скажи, пожа-луйста, что бы было, если бы все, как ты…
— Человек за бортом! — кричит Копылов и прыгает с платформы.
— И правда, что оглашенный! — усмехается Жилин, достает кисет величиной с мешок, в который школяры кладут свои калоши, придя в школу. Потом сворачивает папиросу, прикуривает, повернувшись спиной к ветру, и подходит к Мараговскому, который стоит у рубки и, слегка прищурившись, смотрит вдаль. — А тебе, как сыну, вот что скажу: напрасно горе от ребят прячешь… Ведь есть ещё дурь у Копылова, не повыветрилась, а в кубрике-то он правду сказал. Что это у нас за семья будет, если друг от друга таиться начнем?
— Не таюсь я, — с какой-то горькой грустью сказал Мараговский. Уголки его губ чуть опустились.
— Скажи пожалуйста, а ведь у меня, почитай, такой же случай был! В один год и мать и старшего сынишку потерял…
— Уж не плакаться ли мне в жилетку?.. Слезы из меня поздно выжимать… — Мараговский засунул руки в карманы и отвернулся.
Жилин покачал головой и пробормотал чуть слышно:
— Ох, и будет с тобой хлопот, чадушко…
Паровоз все же одолел метель, тревога оказалась ложной. Копылов забрался на одну из платформ, и все снова разошлись по кубрикам. Дым повалил изо всех труб.
Много кубриков, много в них матросов, и везде своя жизнь. И если на катере Мараговского, казалось, сам воздух был насыщен грустью, тоской, то у Никишина, наоборот, царило оживление. Александр сыпал шутками, смеялся и был неистощим на смешные истории. И тоже не случайно: перед самой отправкой эшелона он получил письмо.
«Здравствуй, Саша!
Большое тебе спасибо за твое письмо! Все ребята передают тебе большой привет, поздравляют с освобождением Киева и желают боевых успехов.
У нас нового ничего нет. Только разве то, что рассказывали всем о нашей поездке. А так все по-прежнему. До свиданья, Саша!
Л… тебя Нюра»
Письмо маленькое, всего в несколько строк, но Никишин, прочитав его, перестал хмуриться и сыплет шутками.