Этот ночной налет…
Витале вдруг стало прохладно, даже холодно. Кругом жара за тридцать, пот градом льет от быстрой полуходьбы-полубега. Быстрое форсирование прохладной речушки было даже кстати: Павел, освежившись, прет конь конем, не замедляя шага ни на минуту, даже не оглядываясь, поспевает ли за ним спутник! Внутри же у Витали все стынет, словно он напился ледяного пива и закусил ледяным крошевом.
А ночью было наоборот. Тогда у него все нутро горело: сердце превратилось в раскаленный комочек, и в желудке пекло от страха, и голова пылала, будто ее на печке подогревали. Что ж, правильно, он ведь и сидел в печке. Сидел и все время думал о том, что вот сейчас ее затопят… и будет тогда не Виталя, а жареный чикен. Как в той песенке: «Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленки тоже хочут жить!»
Жить хотелось, очень хотелось! Именно эта жажда жизни и подсказала Витале, что его первая мысль – спрятаться в камине – чистое самоубийство. Во-первых, спроста можно снизу заглянуть в дымоход – далеко ведь Виталя не просунется, будет торчать, как распластанная лягуха, в самом низу, во-вторых, можно даже и шею не гнуть – сунуть в камин зажженную газетку, растопка мигом займется – и опять-таки пой песенку про жареного чикена!
И чесануть в лес, как припустил Змей, уже было поздно, ночные гости рассыпались по двору, врубили фонари на машинах. Тогда дружок «Паджеро» был еще жив, но уже, словно предчувствуя скорую смерть, подслеповато мигал левой фарой… ну, отошел там контакт, а починить все руки не доходили. С другой стороны, зачем? Здесь даже Макар телят не гоняет, так о каком ГИБДД может идти речь?
Главное дело, эти сволочи, едва войдя в дом, сразу сунулись на кухню и отрезали Виталю от подвала. Еще какие-то полминуты – и он успел бы прошмыгнуть в люк, а там открыл бы ход в нижний ярус подполья… и тогда искать его можно было хоть до этого самого конца света, когда б он ни наступил: хоть 9 августа, хоть 39-го! Но момент был упущен.
Виталя согнулся под лестницей, понимая, что через минуту его найдут. Стрелять? Но тогда уже точно ляжешь трупом ни за что ни про что. И тут он вспомнил про сауну.
Легче тени скользнул в сыроватую, студеную темноту, на дрожащих ногах осторожно пробалансировал мимо бассейна, думая только о том, как бы не сорваться с осклизлых камней и не ухнуть с грохотом в воду. Да еще и завопить при этом…
Обошлось. Не сорвался и не заорал.
Запахло застарелой гарью, сажей. Виталя осторожно, чуть дыша, открыл дверку русской печи и заполз в стылое нутро, слыша, как за спиной грохочут голоса, приближаются…