Он свернулся клубком и замер, потом вдруг сообразил, что, если они откроют дверцу и заглянут, сразу увидят его, скорчившегося, словно младенчик в материнской утробе. Отполз поглубже, привстал, сунув голову в коленчатый изгиб широкой трубы. Тощий Змей прополз бы тут мгновенно, а вот Виталя с его богатырской статью… Хотя нет, плечи вроде уже просунулись. Дальше пойдет легче!
Он даже не подозревал, что может так изгибаться, завязываться такой мертвой петлей. С другой стороны, жить захочешь – еще и не так завяжешься!
Ну, все. Голова уперлась куда-то. Как говорится, неба лбом не прошибешь! Виталя застыл в невероятной позе, не то стоял, не то висел, упираясь локтями, коленями, спиной и головой враз. Отвратительно пахло сажей, она шуршала, осыпаясь хлопьями: ведь на стенках дымохода ее были целые залежи! Хлопья падали вниз с чуть слышным шелестом, а Витале чудилось – с грохотом, будто камни.
Голоса доносились к нему приглушенно, хотя ни в тональности, ни в выражениях ночные гости не стеснялись. За эти несколько минут Виталя наслушался о себе и о своих предках до седьмого колена больше, чем за всю минувшую жизнь. Ему было страшно, невыносимо страшно, но иногда начинал разбирать совершенно неуместный смех. Особенно когда слышал отменно забористое выражение. Так и хотелось дурашливо заорать: «Эй, брателло, дай слова списать!» А потом вывалиться из печи, черному, словно запечная кукарача, и завыть: «У-у-у!» А вот интересно, эти самые кукарачи, что означает, как известно, тараканы, они во всяких Латинских Америках где живут? Печек у них ведь там нет, небось и так жарко?..
Иногда в мозгах наступало просветление, тогда Виталя сам удивлялся количеству дури, которая лезла ему в голову. Какие кукарачи? Какие печки? На всем белом свете сейчас существовала только одна печка – та самая, в которой прятался пуп земли Виталя Шерстобитов!
«Как же все будет, если они меня убьют? – смятенно подумал вдруг Виталя. – Наверное, все на свете сразу подохнут… Жалко, особенно Иринку жалко, хорошенькая девчонка, я никогда раньше и не видел таких. Нет уж, лучше я бы пожил – тогда и она поживет!»
После этой вспышки субъективного идеализма в сознании Витали наступил некий временной провал. Без мыслей и почти без чувств он висел в черной, душной, холодной тьме между небом и землей, ощущая только, как постепенно выстывает тело, прикасавшееся к холодным кирпичам: сауну они со Змеем не топили уже больше месяца – ленились. По причине той же лени не занесли в сауну дровишек. В камине они всегда лежали, а здесь – нет. Это Виталю, надо полагать, и спасло: ну какой дурак среди глубокой ночи потащится к поленнице, чтобы растопить печку и проверить, не прячется ли там беглец?!