– Хорошо, если я отдам тебе свой месячный заработок, ты оставишь меня в покое?
Танюша сделала обиженное лицо.
– Месячный заработок? Но, мамочка, я кушать хочу каждый месяц. Скажу прямо, я бы не стала просить у тебя регулярное содержание, если бы ты мне передала… – Она подумала, потом, схватив листок бумаги, написала на нем какие-то цифры.
Дворецкая, взглянув на записи, пересчитала нули и отшатнулась.
– Но это невозможно!
Девица захихикала.
– Мне кажется, для невозможного просто нужно больше времени. Поищи, мамочка, может, найдешь?
– Но у меня таких денег нет, – твердо заявила Элеонора.
– Что же, тогда придется попросить у бабушки, – скорчив обиженную мину, произнесла Танюша.
– Стой… У какой бабушки?
– У Вероники Анатольевны, конечно. Спорим, она не откажет единственной внучке? В конце концов, это свинство, скрывать ребенка столько лет от любимых родственников.
– Подожди-подожди, – пробормотала Элеонора. – Я ведь еще не отказала. Мне просто надо чуть больше времени подумать. Не могу же я вот так сразу…
– Конечно, не можешь, – с радостью согласилась дочь. – Только давай думай недолго. А пока неси свою зарплату, черт с тобой!
Дворецкая вытащила из кошелька дрожащими пальцами несколько купюр и протянула их девице. Та повертела в руках деньги и брезгливо поморщилась.
– Это все? Неужели ты так мало получаешь?
– Все, что есть, – буркнула Элеонора.
– Дай поглядеть кошелек! – приказала дочь.
Дворецкая кинула ей портмоне, в котором сиротливо брякала мелочь. Пальцы Танюши проворно обследовали отделения.
– М-м… Не густо, – заключила она наконец. – А что в сейфе?
Элеонора распахнула дверцу.
– Здесь только документы.
Девица махнула рукой.
– Ну, ладно. На неделю мне, пожалуй, хватит. А ты давай думай пока! – Она улыбнулась. – Приятно тебя было видеть, мамочка.
Она вихляющей походкой двинулась к двери.
Дворецкая смотрела ей вслед, не в силах поверить в страшную реальность. «Боже мой, – думала она. – И это чудовище я произвела на свет?» Но больше ее все-таки беспокоил ответ на классический вопрос: что делать? Кто виноват – интересовало ее меньше…
Антонина нежно сжала руку молодого человека:
– Тебе пора идти, дорогой!
Он запротестовал:
– Я не напрашиваюсь в твой дом, но почему я не могу проводить тебя хотя бы до ворот?
– Марк, ты же знаешь, – мягко улыбнулась она. – Там везде эти чертовы камеры. Я не хочу новых проблем с матерью.
Молодой человек вспылил:
– Всегда твоя мать! Но почему ты ее должна слушаться? Ведь тебе уже…
– Тридцать восемь лет, – с печальной улыбкой произнесла Дворецкая. – С твоей стороны бестактно напоминать мне о моем возрасте, но я не сержусь.