– А почему это именно дневной сон? – брезгливо содрогнувшись, интересуется Чуйкова.
– Когда на паутину падает солнце, она блестит и режет пространство. Увеличенных насекомых лучше показывать на ярком свету. – Я встаю, расписываюсь. – Вот, к примеру, изумрудная оса, кусающая таракана…
– До свидания! – громко приказывает Л.П. Чуйкова, роется в сумочке, достает салфетку и закрывает ею рот.
За эти секунды я успеваю забрать со стола два листка с фотографиями Лопеса и Кукушкиной.
Почему я поехала на Ленинский в Пироговскую больницу, а не поехала спать, объяснить трудно. Вероятно, я решила, что если лягу, то просплю сразу дня два, не меньше, и пропадет вся острота ощущений от несправедливого обвинения Чуйковой Л.П., не говоря уже о подписке о невыезде. Пока я плутала между корпусами, в сумочке зазвонил телефон.
– Это я, – сказала трубка голосом моего возлюбленного, предпочитающего мясную начинку романтической клубнике с апельсинами.
– Не может быть, что, уже суббота? – ужаснулась я.
– Нет. Не суббота. Но я очень захотел тебя увидеть.
– Вот так, вдруг?
– Да. Давай посидим где-нибудь в приличном месте и поговорим.
Я задумалась. Всякое бывало. Однажды мы занимались любовью в подземном переходе Курского вокзала. И на лавочке у гигантского памятника Ленину возле детской библиотеки, и в выключенном фонтане в Петергофе. Но еще ни разу мы не встречались для того, чтобы поговорить!
– А… как меня зовут? – осторожно поинтересовалась я. Голос голосом, а вдруг это совсем другой мужчина ошибся номером, когда звонил совсем другой женщине, с которой он тоже встречается по субботам?
– Тебя зовут Инга, прекрати шутить. Ты у меня одна, словно – кто? Правильно, в небе луна.
– Не знаю, как бы это сказать, но за последние два дня столько всего произошло…
– Ты не в форме?
– Да. Именно так. Не в форме. У меня синяк, ссадины в разных местах и подписка о невыезде.
– У тебя появился другой мужчина?
– Нет. Правда, я как раз сейчас собираюсь посетить одного человека в больнице, но его трудно назвать мужчиной. Он лежит в больнице, это раз, и совершенно не может отличить джинсы от колготок, это два.
– Ну, ты меня успокоила. Где эта больница?
– На Ленинском.
– Тогда – в кафе у Гагаринской, помнишь его? Через час.
Ладушкина я узнала по длинному острому носу и по напряженному правому глазу, уставившемуся на меня с остервенением. Голова его была забинтована, левый глаз закрыт повязкой, на шее установлен гипсовый воротник, так что говорить он мог, только не двигая нижней челюстью. Сразу и сказал, как только я тихонько прошмыгнула в дверь: