Ева начала с салата из креветок, она не стеснялась отрывать хлеб руками. Казимир суетился у духовки и бормотал бесконечную историю про свою дочку в Польше. После курицы и маринованных улиток Ева с напряжением смотрела на великолепное рубиновое желе с розочкой из крема, обреченно понимая, что не расстанется с ним, пусть ей потом будет плохо! Дочка Казимира в его повествовании второй раз развелась и поделила детей и дом. Еве показалось, что она не сможет больше двигаться, врастет в мягкий диванчик на этой крошечной кухне, пустит маленькие зеленые листочки и замрет навсегда комнатным растением в уюте и запахах настоящего дома.
– Казимир, – произнесла она медленно и шепотом, – я тебя обожаю.
– Ласточка моя, бедная, дай я тебя поцелую. Скушай еще что-нибудь!
Ева замычала, закрывая глаза. В кухню вошел толстый и нервный молодой человек, увешанный золотыми цепями и в ослепительно малиновом пиджаке. Он открыл кран с водой и стал жадно пить.
– Зайчик мой, бедный, как же это, там же сок, что ж ты воду?
– Я только водой напиваюсь, – строго сказал он Казимиру, цепко и быстро охватив взглядом Еву. – Подбросить тебя? – это уже ей.
– Спасибо, зайчик, я на колесах.
– Это что, желе? – Он дернул тарелку. Желе призывно и восхитительно задрожало. – У меня не было.
– Солнышко мое, у тебя же повышенная кислотность, дай я тебя поцелую, спаси тебя господь, удачи тебе сегодня! – Казимир топтался у дверей, малиновый пиджак все не уходил, оценивающе оглядывал кухню.
– Что это у тебя квартира такая маленькая, а кухня – нора? Позвони мне вечером, я как-то раньше не замечал.
Ева с сожалением поднялась и пошла к телефону в прихожей. Она долго рылась в сумочке, потом нашла цветной тисненый квадратик с золотыми буквами «Стас Покрышкин», набрала номер. На том конце долго никто не подходил, Ева лениво разглядывала дружков малинового пиджака, доедающих песочный торт за круглым столом с плюшевой скатертью. Ей даже показалось, что она задремала чуть-чуть. Если бы не обжорство, она бы уже положила трубку, а так ей просто было лень двигаться, и она дождалась.
– Чего надо? – Голос был испуганный и тонкий.
– Следователь Курганова вас беспокоит. Я по поводу несчастного случая на студии в июне.
Мальчики за столом, как по команде, подавились и закашлялись. Тут же прибежал Казимир, принес водички.
Она договорилась о встрече, пожелала всем приятного аппетита. День, как обещало вчера ночью ясное небо, был хорош. Спокойное солнце, яркие краски листьев, тепло…
Стас Покрышкин, утонченно худой и бледный, неопределенного возраста, с лицом тонкой и старательной лепки, которое определяло натуру художественную, занимался этим утром тем, что мыл пол. Студия Стаса – это огромная четырехкомнатная квартира, в которой сломали почти все перегородки, а пол выложили бледно-голубой плиткой. Ослепительно белые стены терпели рядом с собой только сложные конструкции из стекла и металла. Когда позвонил телефон, Стас завороженно рассматривал ведро с тряпкой в розоватой жиже у своих ног, он не мог сдвинуться с места, настолько необычны и нереальны были и ведро, и тряпка, и он сам с босыми ногами в ослепительно фиолетовом кимоно на голом теле рядом с этими предметами, не говоря уже о том, что он в жизни не мыл полов. Стас не помнил никакой Евы Кургановой, поэтому сначала он перечислял в трубку предполагаемые имена нахалов, побеспокоивших его такой шуткой с утра, а потом просто положил трубку и задумчиво вернулся к ведру.