Ева с сомнением посмотрела на Николаева.
– Что, действительно в пять раз больше?
– Ну, я не уверен, может и в шесть раз, но девица была как раз размером с его ногу до колена.
– Чью ногу?
– Обезьяны!
– Николаев, ты что-то путаешь, как же она могла заниматься с ним…
– Ну, она везде по нему ползала, по разным интимным местам, эти интимные места были т-а-а-акие большие!
– Господи, – не выдержал Стас Покрышкин. – Мне очень жаль, что вам попался именно этот бездарный фильм моей молодости, да, я его помню, я даже горжусь, что сумел создать такой шедевр в эпоху полного отсутствия компьютерной графики и спецэффектов, но ведь показывая муляж полового органа чучела обезьяны, я тоже не попадаю ни под какую статью!
Николаев, соглашаясь, кивнул головой.
Несколько минут все молча допивали кофе.
– А я тут посмотрел еще одну фильму… – скучно процедил Николаев. Ева уставилась на него с интересом. – Там было все наоборот. Огромная такая женщина, у которой не видно даже конца. В смысле, у нее не видно верхней части туловища и головы. Только низ, но с очень достоверными подробностями! В этот низ входит, вернее, пролазит наш допрашиваемый и путешествует туда-сюда. По-моему, он дошел у нее внутри до желудка и пытался построить там шалаш.
– Да вы вообще представляете себе, что такое искусство?! – заорал Стас Покрышкин. – Ну арестуйте Дали, арестуйте, объявите всемирный розыск за то, что он нарисовал половые органы! Выройте Рубенса и наденьте на него наручники за обнаженку! Варвары!.. Никакого образования. Понятие «сюрреализм» вам что-нибудь говорит?
– Тебе что-нибудь говорит? – спросил Николаев.
Ева удивленно вытаращила глаза и покачала головой.
– Потом я посмотрел еще одну фильму… – Николаев проговорил это уже совсем грустно. – Но в этой фильме я вообще ничего не понял. Там все пожирали друг друга, начиная с этих самых нижних мест. Называется «Завтрак с вампирами».
– Я не имею к этому никакого отношения, – торопливо возразил Стас. – Кто только не снимал чего-нибудь про вампиров, только самый последний эстет не снимал.
– И они все это ели, – продолжал Николаев, – на такой огромной кровати. Кровать стояла на постаменте, вокруг постамента стояли манекены. А кровать еще вертелась по кругу.
– Я так и знал, что вам не дает покоя моя студия. Людям вашей профессии свойственно отвергать все новое, необычное, вы привыкли жить в норах. Вот, пожалуйста! – он вытащил из кармана глянцевый листок, расправил его и положил на стол.
Это была вырванная из большого и дорогого журнала страничка. Белая-белая комната с большой кроватью на круглом постаменте, со стены бьет в глаза несуразно яркая картина.