– А ты что же, полагаешь?..
– Не знаю, – Иван вздохнул. – Не знаю…
– Да ну, прекрати! Когда это было, чтобы ты в отчаяние впал? Помнишь, когда мы под бомбардировку попали…
– Под которую?
Колобков задумался, хмыкнул.
– Дело не в бомбах, Дима. Тут другое… – Лопухин снова посмотрел вслед разведчикам, но тех уже не было видно. Потом спохватился и спросил: – А прячешь зачем?
– Рисунки-то? Так ведь бумага!
– И чего?
– Видно, что ты не курильщик… У нас тут засветишь блокнот, так мигом на самокрутки растащат. Верховцев как-то раз немецкий архив едва успел спасти. Ценные документы. Во как.
Лопухин грустно улыбнулся.
– Скажи, а рисовать ты когда начал?
– Да в школе еще…
– Я не про то, – Лопухин нахмурился. – У тебя есть рисунок тех пограничников? Ну, помнишь, в самом начале…
– А! – Колобков вспомнил. Открыл было вещмешок, но потом остановился. – Нет. У меня тогда еще пленки не все кончились. Снимки есть, точно, а вот рисунков нет…
– Жаль.
– А чего?
– Хорошие ребята были.
Колобков не нашелся что ответить. Потом принялся снова перекладывать вещи, засовывая блокнот поглубже.
Иван откинулся назад, закрыл глаза. Прогретый солнцем пригорок отдавал свое тепло мягко, надежно. Лопухин чувствовал, как земля дышит, шевелится. Ощущал каждую травинку, шевеление ветра. Даже то, как растут деревья. Как поворачиваются, незримо для человеческого глаза, изгибаясь, следуя за солнцем, которому подчиняется все на свете. Откуда-то из глубин памяти, полной смерти и грохота снарядов, всплыл спокойный голос старика: «Деревья часто умнее людей…»
– Да, верно… – прошептал Иван. – Все верно.
Он вытянул руки, чтобы дотронуться до ветра. Тот незаметно скользнул по его ладони, с интересом касаясь человека.
Лопухин вздрогнул. Сел.
На душе было тревожно. Тяжело. Все вокруг: дыхание ветра, шелест листвы, неостановимый рост травы – говорило, кричало, дрожало от ужаса! Задыхалось! Словно тяжелый, бесцветный газ затопил лес. И вроде бы ты дышишь, но воздуха не хватает…
– Иван Николаевич? Позвольте нарушить ваше уединение?
Генерал, как всегда, подошел бесшумно.
– Садитесь, Иван Васильевич. На этой земле места всем добрым людям хватит…
Болдин хмыкнул. Присел рядом.
– Как ваше самочувствие?
– Неплохо. Сегодня весь переход своими ногами. И еще могу столько же, чувствую. Хоть бойцам послабление, не надо меня, лентяя, таскать.
– Большое дело, – согласился генерал. – Меня как-то раз осколком зацепило. Вот уж, помню, было мороки. Лежал долго. Неприятное дело.
Лопухин согласно покивал. Он подставил лицо солнцу, и больше всего на свете ему сейчас хотелось замереть, впитывать добрый свет кожей, как делают это деревья. Которые часто умнее людей.