Иван поравнялся с освещенным окошком.
– Стой… – шепот сзади. – К околице отойди…
И едва слышный топот множества ног. Бойцы быстро окружили дом.
Лопухин осторожно, стараясь не попасть в освещенную зону, подошел ближе. Заглянул в окно.
Закатанные рукава. Крепкие мускулистые руки с широкими ладонями, какие бывают у крестьян, привыкших больше к лопате, чем к автомату. Лицо раскрасневшееся, пьяноватое. На столе ополовиненная бутыль с мутной жидкостью, картошка. Кажется, сало. Яркий зеленый лучок. Простой крестьянский парень. Выпил. Закусил. И доволен жизнью. Светлые волосы, голубые глаза. И белый орел раскинул угловатые крылья на небрежно расстегнутом кителе.
Скрипнула дверь.
Иван присел, потом шлепнулся на живот, вжимаясь в хранящую дневное тепло землю.
На крыльцо вышел человек.
В тусклом свете, льющемся из дверного проема, было видно, как он тянется, зевает и начинает мочиться с крыльца.
– Hans! Kann wird packen, zu sitzen? Gehen! Herr wird der Offizier schimpfen. Man muss den Umweg machen. Schnell der Schicht.[3]
– Ja wenn auch schimpft. So ist es gut. Was wir zu fürchten?[4]
Солдат хмыкнул. Заправился и собрался уже вернуться в избу, но что-то темное мелькнуло за его спиной… Загрохотали по доскам пола сапоги. Лопухин поднялся и кинулся внутрь.
На столе, с заломленными за спину руками, лежал простой крестьянский парень из крепкой немецкой семьи. С простым именем Ганс. И ранее безмятежные глаза его были наполнены ужасом.
Пограничники быстро обежали дом.
– Хозяева где? – рыкнул капитан.
Иван, не дожидаясь приказа, перевел.
Ганс что-то проблеял, получил по морде и ответил более толково:
– Их нет. Нет.
– Идиот… Когда смена постов? Время! Быстро!
Лопухин перевел, постаравшись как можно точнее передать интонации. Для пущего эффекта пленного ткнули прикладом. После чего немец назвал и время смены, и даже пароль. От Ганса пахло луком и самогоном.
– Успеем, – кивнул капитан. – Спроси его про местных. Почему тишина в деревне? Кто еще остался?
Лопухин спросил. Ответ немца не принес ясности.
– Говорит, ушли. Многие. Кого-то расстреляли. Не понятно. У него от страха язык заплетается…
– А доктор есть?
– Говорит, есть. Ихний. Немец.
– А местный?
– Вот его они, кажется, и расстреляли…
Капитан прочистил горло.
Ганс, прижатый к столу, начал плакать. Из небесно-голубых глаз текли крупные детские слезы…
– Хорошо. Успеем. Сейчас рысью жмем к больнице. Берем ихнего эскулапа и все, что сможем. И галопом, слышите, ребята, галопом сваливаем! Баранов и Тихонов, вы прикрываете как можете. Гранаты… Ну, сами понимаете.