– Но вы же живы? – обалдело спросил я.
– Да, жив. Я ушел через задний лаз, как и было намечено.
– А Урания? – я уже начал брать интервью.
– Я взорвал ее. Вместе со складом. Хотя она ни при чем, она не была эласовкой и не служила в «охранных». Она просто любила меня и потащилась за мной. Но она могла проговориться, если бы мы ушли вместе живыми.
Он был совершенно спокоен, спокоен ясностью безумия.
– Так вас заслали немцы? (Хотя и так ясно – кто же еще?)
– Нет. Англичане. Вместе с немцами.
– Вы все-таки врете, – я поймал его. – В сорок третьем англичане воевали с Гитлером, и контактов, а тем более общих операций быть не могло.
– Могло, – еще спокойнее сказал он. – Не считайте меня сумасшедшим. Я могу в подробностях описать внутренность и содержимое пещеры, а вы сверьте это у Евангелоса. Он-то знает, что после того, как они оставили там оружие, ни один непосвященный в пещеру проникнуть не мог. Скажите старику: на ящике, который заслонял изнутри вход в пещеру, сидела кукла. Спросите: сидела? Она тоже была заминирована. Новую систему я прощупать не смог. И для верности решил рвануть пещерку целиком. Ведь самое главное, чтобы ею не смогли воспользоваться эласовцы. Интересно? О, да! Так что – снимайте интервью. Несите аппарат и снимайте. Я буду ждать здесь.
Он опустился на землю, подсунув пятки под свой широкий зад, а я, повернувшись к нему спиной, не оглядываясь, пошел к деревне.
Неужели старик не безумен и было правдой, чудовищной правдой все, что он мне рассказал? Но что-то не сходилось насчет англичан. Не имели они в сорок третьем отношения к «охранникам», да и вообще были союзниками ЭЛАС. Только позднее начались ее бои с англичанами. Да, только в декабре союзники, войдя в освобожденные эласовцами Афины, отдали приказ о разоружении Греческой народно-освободительной армии.
И, как недавно, в Афинах под колокольный звон высоких ударов во мне снова возник рассказ моего друга Мемоса Янидиса, отбросивший меня в незнаемый мною, но ясно сейчас видимый афинский декабрь 1943 года:
«На площади Конституции толпа опустилась на колени. Гробы, двадцать семь гробов, только что плывших над головами по протокам улиц, на минуту замерли, вроде подхваченные ветром. Мне представилось, что это темная вода разлилась по площади и вдруг упала, как при отливе. А гробы еще висят в воздухе, но они тоже ушли в глубину.
Около меня опустился один из гробов, люди, перебирая коленями по асфальту, расступились, освободив для него место. И сразу какая-то женщина припала к деревянному этому ящику и начала обнимать покойника, пытаясь поднять его голову, прижимая к груди негнущееся тело.