– Дорогой матерился сильно, – пожаловался коллега, отдуваясь, – аж в ментовку нас сдать хотели. А сейчас ничего, уже не матерится, – и похлопал нашего хозяина по щекам.
Тот медленно раскрыл глаза и посмотрел ими вокруг. Потом долго икал, и сосед поил его молоком, которое они принесли с собой. Это нужно было видеть – процесс кормления и борьбы с икотой, у меня потеплело на сердце от такой заботы. Скоро Петрович окончательно пришел в себя и даже заговорил с соседом, сидевшим на корточках визави. Речь Петровича, прерываемая долгими раздумьями и дремотой, труднопередаваема, но примерно выглядела она вот как:
– Ну и наку накушался я еле леле леле держусь ык!..
– А я бы не сказал, – сшельмовал сосед. – У тебя почти незаметно ничего.
– У меня лолодя икогда икогда ык! незаметно Воык! Володя сиснадцать сиснаццатьлет непилни грамманепил с четверьга самз самз самзнаешь Во лодяык! систовозряда между прочимрочим слесарьазряда систово онаска зала мне всевохорошива а я прощения д не попро… днепо днепо днепро про ox Днипро ты жирок могуч днаттобойле тяят шура вли…
В полночь зазвонил будильник, и Петрович завозился у себя в комнате, стал поохивать, поругиваться и постанывать, кое-как открыл дверь и вышел по параболе – в одних трусах, лиловых и длинных.
Я курил на кухне у форточки при свете уличного фонаря, думал, по своему обыкновению, о том, где взять денег, тут хозяин воткнул электричество и надолго припал к крану с холодной водой. Минуты три он пил взасос, двигая лопатками, где синела татуировка «Москва Сортировочная. 1987», потом поднял от раковины лицо.
– Здорово, Петрович!
– Доброе утро, Андрюх, – утробно ответил он. – Т-тебе моя фелюфть не фтрефялафь? – Его бил мандраж, кожа покрылась пупырышками, и весь он был худой, жалкий, безволосый и неприбранный какой-то, ноги тонкие, как лыжи, и такие же руки.
– Ты ж ее в холодильник вчера положил, – мягко напомнил я. – Почистил «Пепсодентом» и положил.
– В холодильник? – поежился он и полез в холодильник. – Фто, офень фильно выпимфы был?
– Да как тебе сказать… Вообще-то почти незаметно.
– Да у меня никогда не фаметно… Ух, какая холодная, аж пальфы ломит… Ты, Фань, фяйник пофтавь, а я пока хоть побреюфь. Покрепфе только фавари… А мофет, у тебя ефть фто-нибудь?
– Откуда ж, Петрович. А ты вообще-то куда собираешься?
– Так на работу, Фань. Мне в первую фегодня… А фто… мммх, холодная какая!.. А что, может, сообразим чего-нибудь? У тебя, может, фурики какие есть?
– Иди, Петрович, спать ложись, – сказал я. – Первый час ночи, какая на фиг работа! Ты запутался немного… Чего смотришь?