Ранее мы с вами уже выяснили, что книжка не могла выйти в тысяча шестьсот первом году, при жизни Солсбери, которому якобы посвящен этот реквием. Солсбери скончался в тысяча шестьсот двенадцатом году – это и есть предположительный срок подлинной даты издания.
– Но с таким же успехом книга могла выйти и через год, и через два, – возразила Ярослава Викторовна.
– Ничего подобного. Солсбери слишком незначительная фигура в свете, чтобы о нем помнили так долго. Кроме того, посмотрите: на «Жертве муз» также проставлена дата. Естественно, она подлинная. Это тысяча шестьсот двенадцатый год, что подтверждает мою теорию.
– Значит, теперь мы сможем узнать, кто же эти прототипы Голубя и Феникс? – обрадовалась Анна.
– Думаю, да, – с облегчением кивнул Снежко. – Сдается мне, история четы изложена чуть ли не дословно. Отсюда и намеренная путаница с датами. Кто бы это ни затеял, он старательно заметал следы.
– Но когда же, когда мы все узнаем? – Анна в нетерпении заерзала на месте.
– Да прямо сейчас, – улыбнулся Саша. – Посидите здесь, я схожу поищу компьютер с подключением и сделаю запрос по поводу супружеской четы, жившей в платоническом браке, имевшей знатное происхождение, умершей в тысяча шестьсот двенадцатом году, предположительно, друг за другом. Он первым, она следом. Не уходите далеко, я скоро вернусь, – пошутил он.
Время тянулось медленно. Чтобы занять себя, Аня придвинула к себе огромный том, который они даже не раскрыли. Это оказалось Великое фолио Шекспира, тысяча шестьсот двадцать третьего года выпуска. Девушка рассеянно перелистывала плотные белые – это через четыреста лет-то! – листы, думая о своем. Книга оказалась толстой, целых девятьсот девяносто восемь страниц. Авантитул украшал портрет автора. Анна скользнула по нему взглядом и вдруг замерла. «Боже, какое уродство!» – подумала девушка и сразу же устыдилась своих мыслей. В конце концов, на гравюре изображен величайший из поэтов.
– Что-то не слишком он тут похож на собственный бюст в Стратфорде, – заметила она.
– Это уже третья версия портрета, с которой мы сталкиваемся, – напомнил Макс.
– И, кажется, не самая удачная, – хмыкнула Анна. – Просто чучело огородное! У них что, художника получше не нашлось? Или сам прототип был настолько ужасен?
– Художник Мартин Дройсхут. Я видела его работы, и, можешь мне поверить, он прекрасно умел рисовать. А тут…
Все трое глубокомысленно уставились на гравюру. Изображенный на ней человек отличался редкостным уродством и какой-то кособокостью. Тщедушное тельце, втиснутое в парадный камзол, венчала лобастая голова, похожая на тыкву. Круглый воротник напоминал блюдо для овощей, украшенное кружевами. Вместо модных в то время усиков над верхней губой пробивалось что-то вроде недельной щетины. Традиционной бородки и вовсе не было. Складывалось впечатление, что тело и голову рисовали по отдельности, а потом шутки ради приладили одно к другому.