Разбирательства белых (а точнее, спор по поводу моей участи) подходили к концу, когда ежедневно исчезающий кинжал снова пришёл с запиской. На этот раз она была длиннее: «вернись, или никогда не увидишь своего оружия».
Эта угроза меня насмешила. Было бы чем писать, я бы непременно ему ответила.
Словно в ответ на эти мысли кинжал задрожал и превратился… в перо. А вместо чернил на кончике алела капелька крови.
Вот это да! Надо пользоваться подарком судьбы, пока есть.
Я долго думала, что бы такого умного сказать на прощание, но так и не сумела сообразить. Тогда решила быть логичной и ответила на угрозу.
«Скоро он мне и не понадобится».
Я почти надеялась, что колдун заподозрит, что я выхожу на загадочный «следующий уровень», на который он меня так старательно толкал, и знаю об этом, но… кого я хотела обмануть?
«Где ты?! Что с тобой случилось?!»
Пожав плечами, я честно ответила: «В тюрьме белых. Я попалась».
Ответ меня, честно сказать, обескуражил своей краткостью.
«Дура».
Вот и попрощались.
На последнем заседании судья с ненужной торжественностью поставил меня в известность, что чёрные настойчиво требуют моей выдачи. И, если я немедленно не признаюсь, именно это и произойдёт. Со всеми вытекающими последствиями.
Я покачала головой и приговор был оглашён — повесить на городской площади в назидание прочим. Я же говорила, что от меня ничего не зависит.
Откровенно скажу, мужественно встретить своё последние утро мне не удалось. Я рыдала, выла и ругалась, мечась по камере. Я не хотела умирать. Только не я. Только не так. Не на виду у толпы, радостно предвкушающей…
На что я надеялась всё это время? Что позволяло мне сохранять спокойствие?
На помощь колдуна? Думала, он всё равно отыщет меня и спасёт? Дура! Он был совершенно прав — круглая дура!
За этим увлекательным занятием я не услышала тихого звона, с которым кинжал упал на пол. Заметила только когда споткнулась о клинок во время своих метаний.
«Ты зря разорвала связь. Мне нужна твоя кровь, хотя бы капля».
Я подавала вспыхнувшую в груди безумную надежду. Он просто хочет урвать своё.
«Как я её тебе добуду — зубами? Здесь нет ни одного острого предмета».
В ответ он привязал к кинжалу булавку.
Я пожала плечами. Реф внёс в мою скучную, в общем-то, жизнь, вихрь приключений и, я не побоюсь этого слова, искреннего чувства. Какая разница, что он всё это время меня использовал? По крайней мере, мне будет чьё имя шептать на эшафоте.
Окровавленная булавка исчезла вместе с кинжалом.
Ответа я не дождалась.
Прошла, наверное, вечность перед тем, как за окном забрезжило утро — время моей смерти. Сил кричать и ругаться уже не было. Плакать — тоже. Если бы во что-нибудь верила, я бы молилась о том, чтобы умереть здесь, не дожидаясь выхода на городскую площадь.