Покореженный и простреленный во многих местах джип Сырецкого подкатывает к нам в тот момент, когда Сергея укладывают на носилки.
— Сашка погиб? — спрашивает он у медиков.
— Сашка?… В смысле, Александр Николаевич… — они боятся поднять глаза на заляпанного кровью Сергея, понимая, что не вся кровь у него на одежде — его. — Вероятнее всего — да.
— Как же я без Сашки-то… — тихо шепчет он.
— Эзук, иди с ним. — вдруг говорю я. — Проследи, чтобы эти охламоны санитары сделали все как надо.
Он кивает, но уходить не торопится. Стоит и переводит взгляд то на меня, то на Петра Михайловича, ковыляющего к нам на костыле. Без защитного костюма, с перевязанной ногой… Осмелел наш директор — не боится схватить дозу.
— Ты, ведь, отправишься сейчас в «восьмерку»? — спрашивает Эзук. Ведь и сам знает ответ. Смерть Кати не изменила ничего — разве что теперь я достоверно знаю, что мой сын в руках Мадьяра. Ну и, конечно же, Сергей теперь надолго выведен из строя — наш отряд стал слабее на одного человека.
— Естественно. — отвечаю я, ища поддержки во взглядах Марата и Толи. Ничего не изменилось и для них — они идут со мной. Я читаю это в их глазах.
— Я хочу пойти с тобой.
Меня трогают его слова. Не «С вами», а «С тобой» — словно он отделяет меня от остальных бегунов. Да почему «словно» — так и есть. Для Эзука я, почему-то, не такая, как другие, как будто он видит во мне что-то такое, чего не вижу я сама. Надеюсь, он прав, и я действительно не такая, как другие — что под маской жестокого бога Безмолвия до сих пор скрывается человек.
— Нет, Эзук. — отвечаю я. — Мы пойдем втроем. Ты знаешь, зачем мы идем? Не просто забрать моего Колю — мы идем убивать. Убивать людей, жизни которых ты так горячо защищаешь, как бы бессмысленны они не были.
— Смерть всегда еще более бессмысленна, чем жизнь. — говорит он, сникая. — но ты права. Я позабочусь о Сергее, и твоей Виктории.
В самом деле, среди кошмара последних нескольких минут я начисто забыла о том, что теперь я — счастливый обладатель домашнего животного.
— И куда это вы отправляетесь, если не секрет — вклинивается в наш разговор Сырецкий. Впрочем, вклинивается — не подходящее слово, он не настолько глуп, чтобы перебивать бегуна, у которого на лице написано желание разорвать кого-нибудь в клочья. И пусть он знает меня не первый год, и понимает, что моя злость сейчас направлена на человека, от которого нас отделяет добрый десяток километров — он понимает, что здесь, в Безмолвии, хозяева мы. В уютном кабинете — другое дело. Но не здесь.
— Докладываю обстановку — четко и по военному чеканит молчавший до этого Толя, — Взрыв, происшедший в убежище, устроила Таранова, ранее вошедшая в сговор с Мадьяром. По его плану Таранова должна была подорвать Восточные ворота, либо всю стену во время атаки крупного отряда Мадьяра с Северных ворот. Где-то на востоке скрывается еще один отряд меньшим числом, но, вероятно, гораздо лучше подготовленный. Вероятно, исполни Катя приказ Мадьяра, на нас бы просто напали сзади, застав врасплох, после чего Мадьяровцы перешли бы в наступление.