Я закрыл глаза. Я был доволен, что так отличился, но мне не хотелось думать о сложном. Я хотел спать.
Мне кажется, Пуаро продолжал говорить, но я его уже не слышал. Его голос звучал смутно, убаюкивающе.
В следующий раз я увидел Пуаро уже в конце дня.
– Моя затея обернулась неожиданным барышом для владельцев цветочных магазинов, – заявил Пуаро. – Все заказывают венки. Мсье Крофт, мсье Вайз, капитан Челленджер…
Я почувствовал укол совести.
– Послушайте, Пуаро. Ему надо все рассказать. Бедняга с ума сойдет от горя. Так не годится.
– Вы всегда питали к нему слабость, Гастингс.
– Да, он мне нравится. Он очень славный парень. Вы должны посвятить его в тайну.
Пуаро покачал головой:
– Нет, мой друг. Я не делаю исключений.
– Неужели вы хоть на минуту допускаете, что он замешан в эту историю?
– Я не делаю исключений.
– Подумайте, как он страдает.
– Наоборот, я лучше буду думать о радостном сюрпризе, который я ему готовлю. Считать возлюбленную мертвой и обнаружить, что она жива! Неповторимое, потрясающее ощущение.
– Вы упрямый старый черт. Не выдаст он вашего секрета.
– Как знать.
– Он человек чести. Я в этом убежден.
– В таком случае ему еще труднее соблюсти тайну. Соблюдение тайны – искусство, требующее многократной и виртуозной лжи, и больших артистических способностей, и умения наслаждаться этой комедией от всей души. Сумеет он лицемерить, ваш капитан Челленджер? Если он таков, как вы говорите, безусловно нет.
– Так вы ему не расскажете?
– Я категорически отказываюсь рисковать ради сантиментов. Игра идет не на жизнь, а на смерть, мой друг. К тому же страдания закаляют характер. Во всяком случае, так говорили многие ваши знаменитые проповедники и, если не ошибаюсь, даже один епископ.
Я больше не пытался его уговаривать. Было ясно, что его решение непреклонно.
– К обеду я не стану переодеваться, – бормотал он. – Я ведь раздавленный горем старик. Такова моя роль, понимаете? От моей самоуверенности не осталось и следа. Я сломлен. Я потерпел неудачу. Я почти не притронусь к обеду – все останется на тарелке. Вот как мне это представляется. А в своей комнате я съем несколько бриошей и шоколадных эклеров – если они заслуживают такого названия, – которые я предусмотрительно купил в кондитерской. А вы?
– Пожалуй, надо принять еще хинину, – сказал я грустно.
– Увы, мой бедный Гастингс. Однако мужайтесь, к утру все пройдет.
– Охотно верю. Эти приступы обычно продолжаются не больше суток.
Я не слыхал, как он вернулся. Должно быть, я уснул.
Проснувшись, я увидел, что он сидит за столом и пишет. Перед ним лежал какой-то смятый и расправленный листок бумаги. Я узнал в нем тот самый список от А до К, который Пуаро когда-то составил, а потом смял и отшвырнул.