«Ягуар» не вернется на базу
Техник любимовской «кобры» озабоченно отозвал в сторону приятеля:
— Не знаю, что и делать! Командир сам решил идти сегодня в бой.
— Это же сумасшествие. Его собьют. У него же такой длительный перерыв. Да и ноги…
— Сам знаю. Но он приказал…
— Может быть, сообщить кому-нибудь из начальства?
— Ты с ума сошел! После такого он отчислит меня из полка.
— Ребята, а вы в общем-то неправы, — вмешался в разговор подошедший моторист. — Ведь Любимов — летчик. А вот если бы ты сам был летчиком, — моторист обратился к технику, — ты смог бы не летать? Ясно, что не смог бы. А потом Любимову нужно снова поверить в свои силы…
Вероятно, моторист в чем-то глубоко важном был прав, потому что после того, как весть о решении Любимова самому идти в бой быстро распространилась по аэродрому, его никто не решился отговаривать: ни техник, ни начальник штаба, ни комиссар полка.
Волновались ли они? Да! Но есть высшее на земле право: чувствовать себя в строю. Быть бойцом, когда страна истекает кровью. И где-то в глубине души каждый чувствовал: отнять у Любимова это право нельзя.
Не такой он человек, чтобы согласиться на уговоры. Да, признаться, все они, сейчас с удивленным восхищением поглядывающие на командирскую «кобру», втайне полагали, что на месте Любимова каждый из них поступил бы точно таким же образом.
Настораживало несколько другое: Любимов не успел еще по-настоящему освоить эту машину. Как бы то там ни было, но с первым тревожным ударом боевого колокола «кобра» Любимова ушла в воздух. Прикрывал командира капитан Кисляк.
Дойдя до Архипо-Осиповки на бреющем, летчики набрали высоту. И как раз вовремя: со стороны Голубой бухты к аэродрому стремительно приближались два Ме-109. Вероятно, гитлеровцы были уверены, что обеспечили себе скрытность подхода. К тому же такая уверенность подогревалась воспоминаниями о том недавнем бое, когда немцам удалось подбить над аэродромом две наши машины, а Любимову и его орлам пришлось выслушать далеко не ласкающие слух размышления комдива Токарева.
В наушниках прозвучала отборная немецкая ругань: гитлеровцы не ожидали лобовой атаки и были к ней явно не подготовлены. Но нужно отдать им должное: не растерялись. Приняли бой.
В любой атаке побеждает тот, у кого крепче нервы. Стоит немного отвернуть — и твой самолет разнесут пушечные очереди. Промедлить с выходом из атаки — столкнешься с противником и грудой дымящихся обломков рухнешь на землю.
Цветные ленты очередей потянулись к кабине Любимова, но он, решив идти до конца, не сворачивал с курса, выжидая момента для удара. Пальцы привычно лежали на гашетке. Еще секунда, вторая и… фашист не выдержал, отвернул. И в то же мгновение Любимов влепил в него яростную, короткую очередь.