В кабинете Примака под запыленным, с лета не мытым абажуром настольная лампа горела тускло и слабо, словно и она устала от постоянных ночных бдений. В углу на диване сидел не знакомый Горшкову военный, а Борис Григорьевич в шинели, наброшенной на плечи, ковылял от стены к стене.
— Как машина? — спросил Примак в упор, когда, наконец, заметил в дверях сонное лицо Горшкова.
— Почти готова. Еще день, два…
Горшков привык к ночным вызовам, привык к тому, что Борис Григорьевич бурно реагирует на любые неполадки в работе — сам не будет спать и другим не даст, хотя иной раз дело могло бы подождать и до утра, но сейчас, встретив взгляд влажных, чуть навыкате круглых глаз Примака, полных тоски и боли, он отчетливо понял: произошло что-то непоправимое, страшное.
Примак потер виски. Лицо его было бледно и казалось небритым.
— Вчера в семидесяти километрах от Кургана, на Сибирском тракте у Кривого Колена, Обрезков сорвался с обрыва в озеро… Вместе с машиной. Лед не выдержал… Вот капитан Смоляков расследует…
— У Кривого Колена?.. — растерянно повторил Горшков. — Как это случилось?
— Я знаю? Он меня спрашивает! Лихач! Повышенная скорость.
— Подождите, Борис Григорьевич, — сказал капитан. — Мне хочется знать мнение вашего механика.
Горшков ясно, словно это было только вчера, представил себе затененную вековыми соснами дорогу, щербатую коричневую скалу, уходящую отвесно в озеро, и Надю: через плечо перекинута коса, в ладонях — земляника…
— У Кривого Колена крутой поворот. Но Обрезков — опытный шофер. Кроме того, он знал, какой груз везет.
— Об этом мог знать не только Обрезков, — сказал капитан. — Давайте уточним. Груз срочный. Необходимый для производства боеприпасов. Понимаете?
Горшков резко повернулся, озадаченно посмотрел на Примака, но тот только рукой махнул.
— А!.. О чем вы говорите, товарищ Смолякоз? Разве есть какие-нибудь факты?
— В том-то и дело, что нет, — со вздохом ответил капитан. — Мы нашли только обрывки брезента на кустах и с десяток рассыпанных деталей. Тридцать метров глубины…
Примак сел на табурет и опустил голову.
— Такой молодой парень! Такая машина! Семь тонн деталей…
Все надолго замолчали. Где-то на Шарташе тревожно вскрикнул паровоз. Горшков снял шапку. Потом опять надел.
— В производстве получится перебой, Борис Григорьевич?
— Четыре дня продержимся. А дальше встанем. Не хватит чеки и трубки. И это — когда на фронтах намечаются такие дела!
Примак смотрел на Горшкова с волнением и ожиданием. Горшков понял.
— Я жду ваших приказаний, товарищ лейтенант. Примак, резко хромая, подошел к столу, зашелестел