– Когда это было?
– Не помню. Давно. В мае? Не помню.
– И что дальше, Миша?
– Да ничего, забросил я этот зонт на полку, чтобы глаза не мозолил, и все.
– Когда вернется Леша?
– Но кровь, кровь! Вас это не обеспокоило?
– Скажите, когда вернется Леша?
– Да не суетись ты тут! Заявление… я не могу! А почему это должно было меня обеспокоить? Ну сунул кому-то в морду, ну и что? У брата своя жизнь, у меня своя. За него пусть мать беспокоится. И эта вон… – Он кивнул на Таню.
Наталья посмотрела на Нину Федоровну, которая тем временем, повернувшись украдкой к зеркалу, вколачивала крем в проклятые складки у рта, потом оглянулась и тихо оказала:
– Таня, ты слышала? Таня… Ты понимаешь?
У Татьяны глаза повлажнели, и вдруг зябко, страшно сделалось ей, она даже невольно обхватила себя за плечи.
– Неужели это стоит, Таня… стоит твоей души?
Наталья начала медленно спускаться по лестнице. На повороте обернулась к Нине Федоровне, которая стояла у открытой двери:
– В понедельник, к девяти утра, жду вас в отделении сельского района. Это на Сортировке. Одиннадцатый кабинет. И вашего сына прошу прийти.
– А я? – тихо спросила Таня.
Ей никто не ответил, Нина Федоровна, не глядя на нее, закрыла дверь, и последнее, что услышала Таня, было доносящееся из кладовки-лаборатории самозабвенное, сосредоточенное пение:
– Выйды, коханая, працэю зморэна, хоть на хвылыночку в гай!..
Лидок и впрямь оказался девушкой, вернее, молодой женщиной. Она, ничуть не смущаясь, сообщала всем свой возраст – 32 года, а также не скрывала имени и фамилии: Лидия Дуглас.
– Экая неожиданная фамилия! – удивилась Алена. – Откуда она взялась только? Прародитель у нее был шотландец какой-то, что ли?
– Я знал одного Дугласа, который был не шотландец, а цыган, – мрачно сказал Анненский. – Он спас мне жизнь и изменил всю мою судьбу.
– Почему вы так сердито об этом говорите?
– Потому что воспоминания о том времени не доставляют мне удовольствия. Че-е-ерт…
– Да что такое?
Анненский не ответил. Алена заглянула через его плечо и увидела, что он рассматривает фотографии, помещенные в галерее Лидии Дуглас. Правда, было совершенно непонятно, что могло вызвать его потрясенное восклицание. Лидия оказалась очень милой женщиной с русыми волосами, яркими глазами и прелестной улыбкой. Она улыбалась, стоя на лыжах, улыбалась, перепрыгивая через лужу и подобрав длинную черную юбку, так что открылись чудные длинные ноги в ажурных чулках, она дразнила лохматую собачонку и сидела на большом диване на фоне просторных книжных шкафов, обхватив за плечи красивую и очень похожую на нее немолодую женщину и мужчину цыганского типа с наполовину черными, наполовину седыми волосами.