— Э-э-э-э, борцов за нашу свободу?
— Да, извини. О деятельности так называемых борцов за свободу Истабана. Прославлюсь. Денег много заработаю.
— Многие поклянутся после этого тебя убить.
— Я буду надеяться на тебя. Ты меня защитишь?
— Попробую. Но ты принял глупое решение. Я тебя не узнаю.
— Малик, когда же ты, наконец, будешь думать головой?
— А я чем, по-твоему, думаю?
— Может, и головой, но не мозгами, а у тебя их хватит, чтобы научиться различать, где я говорю серьезно, а где над тобой подсмеиваюсь.
— Ва, значит, ты не будешь сдавать остальных полевых командиров? Малик, похоже, не обиделся.
— Не буду.
— Как я рад это слышать! — Малик засиял от радости, потом сияние это померкло. — К селу, значит, не пойдем?
— Пойдем.
— Зачем?
— Поговорить с автором передачи.
— Я ничего не понимаю, — Малик начинал злиться. Будь перед ним сейчас сверстник, он уже бросился бы в драку, чтобы кулаками положить конец этому разговору. — Что ты задумал?
— Я потом тебе объясню.
— А сейчас не можешь?
— Нет.
— Но почему?
— Потому что не могу, — Алазаев уже начинал жалеть о том, что затеял это разговор.
— Хитрый ты, — сказал Малик, отвернулся от Алазаева, демонстративно уставившись в телевизор, хотя там шла передача, которая никак не могла его заинтересовать. — Что с пленниками будем делать?
— Здесь оставим… пока.
— Может, лучше их того, — Малик провел ребром ладони по своему горлу. Этот жест применялся к любому методу убийства и не означал, что пленникам обязательно надо резать горло.
Алазаев не ответил, он приходил к выводу, что Малика перевоспитать невозможно, он навсегда останется волчонком. Сколько его ни учи, он всегда будет диким. Придется его здесь оставить. Может, выживет. Но скорее всего нет. Он был обузой. Ботинками и пиджаком барахтающегося в воде человека, который спасся во время кораблекрушения. И вот если он не расстанется с любимыми и дорогими сердцу вещами, то они обязательно потянут его на дно на завтрак, обед и ужин жителям океанских глубин.
— Ты кровожадный. Мы еще вернемся сюда. Они нам могут пригодиться.
— Понимаю. Живой щит. Как я это не подумал.
Алазаев кивнул, чтобы отделаться от дотошного Малика.
Он не испытывал к пленникам ненависти. Было лишь безразличие. Пока он мог получить за них какой-то выкуп или перепродать Кемалю, то держал их у себя, кормил, но если этот товар становился никому не нужен, Алазаев просто отпустил бы этих людей домой. Пусть они хотя бы помолятся за него. Может, лучше станет.
Выкуп за них точно уже не получишь. Как только федералы взяли под свой контроль Истабан, торговля заложниками стала не то что убыточным бизнесом, но уж слишком опасным, прибыль не оправдывала затраты и риск, так что почти все от такого рода коммерческой деятельности отказались.