— Значит, не передали? Жаль, а то можно было посмотреть. Ваши кассеты к этому магнитофону подходят? — теперь он показывал на видеомагнитофон.
— Нет, — репортер даже не посмотрел туда: заметил, наверное, раньше, — это любительский. Хороший, но любительский. — У нас профессиональная аппаратура.
— Тогда ничего, что мы их не взяли. Рассказывайте. Про бой против Егеева хотели показать?
— Да, — взгляд и голос репортера сделались печальными, потому что он вспомнил об отснятом материале. Этот сюжет заслуживал журналистской премии или, по меньшей мере, номинации на нее. Теперь он утерян. Репортер, разозлившись на боевиков, перестал следить за своей речью. — А что рассказывать-то? Ну взяли федеральные войска его без потерь. В штабе говорят, что захватили почти семьсот сепаратистов, то есть…
Он замялся, не зная, как ему обозвать истабанских повстанцев. По крайней мере, себя-то они называли «борцами за свободу» и им не нравилось, когда их называли как-то иначе… Но у репортера не поворачивался язык сказать: «захватили почти семьсот борцов за свободу Истабана». Слово «сепаратисты» повстанцы не любили. Оно было лучше, чем «боевик» и тем более «террорист», и все же репортер беспокоился, что, сказав его, он мог рассердить захвативших их боевиков. Те, того и гляди, начнут переспрашивать: «Кого, кого? Каких таких сепаратистов?» Но Алазаев пропустил это мимо ушей.
— Продолжай, — махнул он.
— Да все это.
— Все? Врешь. Мне что, тебя учить рассказывать? Будешь молчать — язык отрежу. Похоже, он тебе больше не нужен.
«Не перегнул?» — мелькнуло в голове у Алазаева. После такой угрозы репортер мог замкнуться. Это была одна из самых страшных угроз. Как это ни жестоко звучит, но без руки или ноги он мог как-то прожить, причем ему не пришлось бы даже менять работу, а вот без языка… это крушение всей его жизни, всех его надежд.
— Вы хотите услышать то, что я хотел сегодня передавать? быстро-быстро заговорил он, чтобы умилостивить боевика, показать свою сговорчивость, желание идти на контакт, и, не дождавшись одобрения, продолжил: — Сейчас трудно вспомнить все дословно.
— А ты постарайся, — снисходительно сказал Алазаев, приготовившись слушать сказку.
Она оказалась очень короткой, заняла всего минуты три. Алазаев был немного разочарован. Он ожидал более длинную историю.
— И это все?
— Да, — сказал репортер, но, подумав, что боевик может исполнить свою угрозу, добавил: — Могу еще что-нибудь рассказать.
— Давай. Рассказывай, что видел за последнюю неделю. Обстановку в Истабане. Сколько здесь солдат.
— Откуда я это знаю? Это секретная информация. Нас к ней не подпускают.