Тетя Эмма объявила за столом, что разговор состоится в гостиной. Но когда я вместе с прочими родственниками прошла в гостиную, я так ничего и не узнала. Как только слуги удалились, тетя Эмма собрала вокруг сидевшей в кресле бабуси группу взрослых. То есть тех, кому было больше пятидесяти. Ибо большинство отцов и матерей и все прочие ходили еще "в детях". Появление на свет нового поколения Буссарделей, следовавшего за нашим, вовсе не переводило нас в клан взрослых. За исключением одного только Симона. Он-то и стал расспрашивать тетю. Движимая любопытством, которому я сама дивилась, я приблизилась к креслу бабуси, держа в руках чашку кофе. Но мама заметила мой маневр. Она бросила на тетю Эмму предупреждающий взгляд, и та замолчала.
- Ты прости нас, душенька, - обратилась ко мне мама со слишком уж лучезарной улыбкой. - Тете надо с нами поговорить.- И многозначительно добавила: - Конфиденциально.
Старшие уставились на меня.
- Это я должна просить прощения за свою нескромность, - сказала я. - Я принесла вам чашку кофе.
- Всем, кто хотел кофе, уже подано, кисанька, - бросила тетя Эмма.
Я ретировалась. Но когда я проходила мимо тети Луизы, та, протянув руку, избавила меня от чашки кофе и бросила мне робкое "спасибо". Я присоединилась к группе моих кузенов и невесток. Свято чтя семейные обычаи, они держались в стороне.
А там ареопаг, собравшийся вокруг кресла бабуси, таинственно понизил голоса. Из этого я поняла, что разговор идет о деньгах. Ибо это тоже была одна из самых примечательных черт нашей семьи. Подобно тому, как в других домах удаляют детей, когда разговор заходит на эротические темы, так у нас удаляли детей, когда беседа касалась доходов, приданого, наследства. С самого раннего детства нам привили культ денег, как таковых, и научили гордиться капиталами, которыми мы обладали, но нам отказано было в праве касаться их даже словом. Разговоры на эту тему полагалось вести только старшим, только посвященным, только держателям капиталов. Участь молодежи неведение. И во всех сферах. Я, например, знала, что тетя Луиза считается бедной, а тетя Эмма богатой, но не имела даже приблизительного представления об их доходах. Основное семейное достояние сосредоточивалось еще в бабусиных руках, но не известно было, в чем оно выражается. Двадцать или тридцать миллионов? Или сотня миллионов? Все возможно. С одной стороны - внешние признаки богатства, широкий образ жизни, а с другой - комичная экономия сахара и свечей, так, словно без этого мы вряд ли бы свели концы с концами! И когда мы задавали вопрос, нам отвечали: "Тебе это вовсе не обязательно знать". Меня хотели выдать замуж, и, поскольку я отвергла предложенных мне кандидатов, мне говорили: "Хорошо, тогда назови кого-нибудь сама, а мы подумаем..." Но цифру моего приданого мне не сообщали.