- Кто это болтает в саду, вы, что ли?
Голос Рено раздался так близко, что мы оба подумали, будто он стоит рядом, всего в нескольких метрах от нас. Но нет, в саду никого не было. Однако дом, весь залитый светом луны, казалось, вдруг приблизился к нам. Я перевела дух и только тогда ответила полным голосом:
- Да, мы. Нам обоим что-то не спалось.
Сердце толчками билось в груди. Окно спальни Рено не было освещено. И нижний этаж тоже.
- Идите же домой, что это такое в самом деле!
Слова его доносились сверху, из его спальни, я не ошиблась.
- Расходитесь по своим комнатам,- снова крикнул он.
Пейролю пришлось помочь мне подняться со скамьи.
- Ты прав,- сказал он, и я восхитилась его умением взять нужный тон.После полуночи луна вообще спать не дает. Я-то, во всяком случае, иду домой, и прости меня, если я тебя разбудил.
До самого рассвета я не сомкнула глаз, меня била дрожь. Когда мальчики отправились утром на занятия, я бросилась в спальню к Рено. Из окна плохо было видно каменную скамейку, мешали ветки. Под тем предлогом, что я, мол, обронила там носовой платок, я послала Ирму на то самое место. Велела ей сесть, чтобы мне были, видны ее ноги, но жесты едва различала; потом спросила через окошко, не нашла ли она моей пропажи; но не расслышала ответа и попросила ее повторить.
Правда, у Ирмы голос хоть и пронзительный, но на расстоянии он почти неслышен.
Все последующие дни я видела, что Рено нервничает, но надеялась, что причина этого - школьные дела... Классные занятия у него кончились. И у Пейроля тоже. Мы вступили в страшную для учеников и родителей полосу - в затишье между концом занятий и началом экзаменов, на ничейную землю школьных битв.
- Ох, скорее бы уж провели эту реформу с дипломом! - сетовал Рено.- Уж сколько времени обещают, а главное, все ведь согласны. А мы, ученики, в первую очередь. Ну к чему вся эта волынка? И ты такого же мнения, Жюстен?
Нет, у Жюстена, очевидно, было не совсем такое же мнение. Ответил он уклончиво, но по его словам я поняла, что звание бакалавра звучит для него по-прежнему заманчиво. Оно как бы пропуск в обетованную землю. Он вспомнил и рассказал нам без ложного стыда - это качество я особенно в нем ценила,что его дедушка с боязливым почтением говорил об этой "бумаге", как о некоем символе восхождения вверх по социальной лестнице, как об эмблеме, о которой и мечтать не смели такие люди, как они, по крайней мере их поколение. Жюстен унаследовал этот взгляд, и он-то, очевидно, служил ему маяком в его школьных занятиях, и, разумеется, он не сочувствовал этой пресловутой реформе, боялся, что она придет слишком рано и лишит его столь чтимого документа.