Вчера Половников как следует осмотрел прилегающую местность, но не нашел больше ни сапфиров, ни бриллиантов, ни ожерелий, ни даже колец. Стало быть, украшение оказалось в кустах случайно, потому что его кто-то обронил.
Тут следователь попытался представить себе человека, роняющего на ходу бесценные ожерелья, и воображение сразу же сказало ему: «Э, нет, батенька! Так не бывает!» Однако ожерелье все-таки лежало на столе, стало быть, требовалось как-то примирить сей факт с действительностью.
Впрочем, дальнейшие размышления Половникова были неожиданно прерваны прискорбным происшествием – стул, на котором он раскачивался, внезапно затрещал и развалился на части.
Следователь поднялся с пола, отряхнул брюки, вновь собрал части стула воедино и сел на него. Процедура была для него привычна, потому что он проделывал ее почти каждый день.
Посидев немного спокойно, Половников, должно быть, принял какое-то решение, потому что убрал ожерелье в карман, засунул список обратно в папку, отпер дверь и принялся изучать материалы по делу о трупе, обнаруженном недавно за городом. Труп, судя по всему, принадлежал некоему Силантию Тихому, более известному в соответствующих кругах под кличкой Коршун и до недавнего времени пребывавшему у Виссариона Хилькевича кем-то вроде дворецкого.
«Неужели Хилькевич и Коршун что-то не поделили? – мелькнуло в голове у Половникова. – Любопытно!»
И он вновь задумался, на сей раз над тем, каким образом вести следствие по этому делу. Но тут его вызвали к начальству.
Угрюмый Сивокопытенко довел до сведения Половникова, что ночью, пока де Ланжере веселился на балу у губернатора, кто-то обчистил дом полицмейстера. Пропали деньги, драгоценности, а также важные бумаги, которые во что бы то ни стало необходимо вернуть.
– Судя по характеру преступления, – раздраженно молвил начальник, – и по тому, как мастерски был открыт несгораемый шкаф, кражу произвел не кто иной, как Валевский. Мало того, что парюру увел, так еще и под носом у нас безобразничает! Знаете, что о нас теперь будут думать в столице?
Половников, которому было совершенно все равно, что о нем думают в обеих столицах Российской империи, а также в Варшаве, Киеве, Гельсингфорсе и Тифлисе, тем не менее кротко заверил Сивокопытенко, что сделает все как надо, и отправился изучать место преступления. Время от времени он дотрагивался до кармана, в котором лежало сапфировое ожерелье, и на губах его блуждала мечтательная улыбка.
Пока следователь выслушивал показания свидетелей, которые, как водится, ничего не видели, не слышали и ведать не ведали, Вася Херувим пересказывал дяде и Хилькевичу то, что ему удалось по чистой случайности узнать прошлой ночью.