Однако тут Дашенька, не так все истолковавшая, нажаловалась госпоже, что Половников не дает ей проходу, призвала в свидетели Васю Херувима и Стремглавова, и вскоре следователя вызвали к Сивокопытенко.
– Мон шер,[20] – делая большие глаза, говорил начальник, – признаться, не ожидал я от вас такой прыти! Каюсь, я советовал вам приударить за этой особой, но… вы же все-таки человек в летах, с положением! Как же можно, в самом деле?
Красный как рак вышел Половников из начальственного кабинета, и весь день никакая работа уже не лезла ему в голову. Он все пытался представить себя пристающим к Дашеньке – и не мог. Не потому, что горничная представлялась ему какой-то не такой, а потому, что сам страдал излишней порядочностью. И поневоле Половников вынужден был заключить, что у его начальника чрезвычайно извращенное воображение.
Мучения следователя продолжились дома, где Пульхерия Петровна накричала на него, мол, она все знает о нем и горничной, и объявила, что он палач ее существования, тиран, мучитель и изверг. После чего в изверга полетела большая некрасивая ваза (которую, по совести, давно следовало разбить). Однако Половников, привыкший к домашним сценам, поймал вазу на лету и водрузил ее на место.
Ужин был, как всегда, когда хозяйка пребывала не в духе, отчасти пережаренный, отчасти недожаренный и целиком пересоленный. После трапезы Пульхерия Петровна велела супругу прогулять Дианку, их домашнюю собачонку. Следователь мог возразить, что с Дианкой прекрасно могла прогуляться и прислуга, но не стал. Он был рад предлогу уйти из дома хотя бы на время.
Медленно бредя по улице вдоль ряда акаций, Половников в который раз спросил себя, когда же все это закончится. И ответил сам себе: никогда. Разве что с его смертью. Или со смертью жены, если милосердный бог приберет ее первой. Но в такую возможность следователю, по правде говоря, не слишком верилось.
Дианка, сопя, ковыляла где-то впереди и попутно обследовала кусты. Собачонка была лохматой, рыжей, а глаза у нее были печальные, как у хозяина. Половников поглядел на нее и с горечью подумал, что эта собака – его единственный друг в целом мире. Вот он, взрослый человек, кончавший университеты, серьезный, непьющий, работящий – и все равно бесконечно одинокий. Нет друзей, есть только сослуживцы да соседи, безликие личности, которых встречаешь на улице или в гостях. Нет любви, есть только жена, которая его от души презирает. Нет близких, есть только дядя, который год проматывающий свое состояние на Ривьере, и дети, которые вроде бы любят отца, но стесняются показать свою любовь, потому что он слаб. «И в чем моя жизнь отличается от жизни того бедолаги-шарманщика, которого раздавила карета? – подумал следователь. – У него не было ни жены, ни детей, вместо крова – какой-то жалкий угол, и он точно так же был одинок. Только для него все уже кончилось, а для меня еще тянется. Господи, да есть ли на свете счастливые люди, в самом деле?»