Образ Ефрема был задуман Эртелем широко, ему хотелось представить в нем революционного деятеля, но в целом замысел не удался, ресмотря на ряд мастерски выполненных сцен и эпизодов (письмо другу-народнику, конфликт с отцом и др.). Чемодан с нелегальной литературой так и остался нераскрытым. По рискованной революционной дороге за Ефремом пошла Элиз Гарденина, бывший "цветок крепостнической теплицы", огьивший благодаря любви и смелым чистымпомыслам ее избранника. Увлечь же новыми идеями крестьян Ефрему не удается, его встречает в деревне "самая погибельная первобытность", "отсутствие одинаковой почвы", то есть внутреннего родства с народом. Не находит он собрата по духу и в Николае Рахманном.
Эртель принимал народнические идеи лишь как здоровое моральное веяние, а не идущие от жизни планы. "Как доктрина, как партия, как учение, - писал он 23 февраля 1891 года А. С. Пругавину, - "народничество" решительно не выдерживает критики, но всмысле настроения оно и хорошая, и влиятельная сила". Восхищаясь благородными жертвенными порывами "семидесятников", писатель дает понять в романе, что неудачи их сближения с народом - в незначии его психологии и материального быта. Глухо говорится, что позже Ефрем был замешан в громком политическом процессе, а его жена и соратница также подверглась репрессиям. Эртель сам чувствовал идейно-художественную бледность этих симпатичных ему героев и объяснял ее так: "...мне пришлось лавировать: печальная тень цензуры густо легла на многое, многое сделала неудобовразумительным для читателя, помешала мне развить фигуры Элизы Гардениной, Ефрема и сектанта Арефия". Писатель рассказывал, с каким трудом проходили "Гарденины" цензурное чистилище в "Русской мысли".
В отдельном издании купюры удалось восстановить, но это не спасло положения.
Но не только надсмотрщики казенного благонравия мешали Эртелю сказать свое слово, - его сковывала и неуверенность в правильности позиции центральных героев. "Идеал мой не в Николае, - писал он. - Не ищите в "Гардениных" идеалов. Этого там нет.
Я просто старался описать наглядную действительность с ее идейными течениями, с тем, хотя и смутным, но несомненно существующим стремлением к правде, которое оживотворит нашу деревенскую нищету, забитость, невежество..." Зыбкость взглядов автора повлияла на развитие сюжетных мотивов и развязку романа. Не сблизившись с социалистом Ефремом, Николай Рахманный увлекается идеями просветителя-постепеновца Ильи Финогеныча Еферова, купца демократической закваски, который скептически относится к Переустройству России скорыми радикальными методами, предпочитая упорную, хотя и внешне малоэффектную работу легальными средствами. Девиз купца: "Долби невежество!" Наукой, книжками, школами, речами в земстве и т. п. Нельзя сказать, что подобные личности - исключительно плод фантазии писателя. Такие "экземпляры" выводил на сцену А. Н. Островский, в них одно время даже искал идеал поэт и критик A. А. Григорьев - русская действительность давала такого рода образцы. К примеру, в Воронеже был широко известен "красный" купец И. А. Придорогин, друг поэта И. С. Никитина, обвинявшийся в связях с А. И. Герценом. Однако подобные фигуры, как бы они ни были оригинальны, все-таки представляли исключение, и видеть в них выражение передового общественного настроения было сомнительно.