Дело в том, что Аэлита уже несколько лет, как уволилась из газеты и стала «свободным художником». Ведь «любые рамки стесняют ее творческую индивидуальность». Правда, круг общения она сохранила, так что иногда подхалтуривает, публикуя статьи то на одну, то на другую злободневную сейчас тему, однако в основном сидит на шее у дочери. В связи с чем Лильке со старших курсов пришлось активно подрабатывать, хотя в интересах учебы делать этого явно не стоило.
— Она… ну…
— Да, а ты помнишь, что она не умеет готовить и у нее гастрит? Без тебя она в два счета загремит в больницу. Или ты не согласна?
Моя подруга молчала, и я поняла, что зерно упало на благодатную почву. Перед мысленным взором Лильки проходят картины одна ужаснее другой: мать умирает с голоду, мать лежит в больнице… Ага!
— А в больнице ее наверняка положат в коридор, — продолжила пророчества я. — Под форточку. Больницы ведь переполнены. А она у тебя боится сквозняков.
Сквозняки оказались последней каплей. Лилька стала еще белее, чем была, и с трудом выдавила:
— Я не стану… этого нельзя…
Я облегченно вздохнула, как вдруг услышала:
— Но, если я не стану себя убивать, я не выдержу и убью кого-нибудь из них. Я все время только об этом и думаю. Я знаю, это плохо, только ничего не могу с собой поделать!
— Так они ж хорошие! — притворно удивилась я.
— Это он хороший. А она его опутала.
— Значит, убиваешь ее? — я деловито кивнула. — Замечательно. Неделю он погорюет, а потом найдет себе кого-нибудь еще. Ее тоже убьешь или как?
— В нашем секторе осталась только Ирина Вадимовна, — проявила неожиданную рассудительность моя подруга, — а она ему не нужна, она старая, к тому же сейчас в больнице. Да, еще Галя, только она его сестра, так что это не считается.
— Ничего, — утешила я, — Сережа мальчик взрослый и вполне способен пройти по коридору и заглянуть в соседний отдел. Так что запасайся, пожалуйста, пулеметом. Пистолетом явно не обойтись.
Мои предложения испортили Лильке трагический настрой, и она снова впала в задумчивость. Я понадеялась, что наконец-то все, однако не тут-то было! Итогом раздумий стало произнесенное с надрывом заявление:
— Я понимаю, тебе смешно, и ты не воспринимаешь ничего всерьез. Только я действительно не могу больше терпеть. Пока мы с тобой разговариваем, еще так-сяк, а стоит мне остаться одной, и на меня наваливается какая-то непреодолимая тяжесть. Я чувствую, что должна что-то сделать, иначе не выдержу и сойду с ума! Если нельзя убить себя или ее, значит, надо его, да? Чтобы он никого не обманул больше так, как обманул меня. Он говорил мне, что меня любит и никогда не бросит, он…