— Придвиньте барабан, — велел генерал.
Тут же, под открытым небом, Мале писал на барабане помощнику коменданта столицы — генералу Дузе. Он выражал в письме полное почтение к старому солдату, говорил, что ему приятно служить с таким славным воином…
— Беги и отдай Дузе, — наказал Мале корсиканцу. — Старик произведен в следующий чин. Я слышал, он разорен процессом: ордер на сто тысяч франков обрадует его.
— Что еще? — спросил Боккеямпе.
— Тут все сказано. Дузе сразу же оповестит войска в Версале, Сен-Дени и Сен-Жермене… Смена правления и республика должны обрадовать всех честных французов.
— А ты — к Гюллену?
Мале дожевал лепешку и поднялся с барабана.
— Да, — ответил он сумрачно. — Я решу с ним по совести, как этот ренегат и заслуживает от судьбы…
В это же время Мале вручил письмо с приказом об аресте капитана Лаборда: «Он слишком непопулярен, чтобы можно было оставлять его на свободе… Лаборда немедленно арестовать!»
— Этот вреднейший Лаборд, — добавил Мале на словах, — способен испортить любую музыку. Пусть Дузе не медлит…
* * *
Пышный золоченый альков в стиле ампир укрывал графа и графиню Гюллен. Нет, что ни говори, а бывший водонос из прачечной неплохо устроил свою жизнь. Горничная внесла на подносе свежий номер газеты «Монитор», графиня сразу же развернула ее листы, отыскивая сведения из России.
— Фи! — сказала она прислуге. — Опять неровно прогрели газету: с этой стороны холодная, а здесь обжигает, как утюг.
— Ты всегда к ней придираешься, — вступился Гюллен за горничную, как и подобает демократу (хотя бы в прошлом).
— А ты всегда ее защищаешь. Тебе кажется, что я не знаю всех твоих шашней?.. Отвернись от меня, не могу слышать запах паршивой мастики. Что за гадость ты пьешь?
— Прости, моя сладость. Буду дышать в сторонку… Он покорно отвернулся к стене и теперь едва-едва ощущал своим плоским задом нежный и горячий бок графини Гюллен.
— Опять победа! — сообщила супруга, пробегая газету. — Варвары бегут, а наш император, как всегда, торжествует!
В передней послышался странный шум, чьи-то голоса.
— Кто бы это мог быть? — насторожилась графиня. — Запрети своим подчиненным врываться в наш дом, когда они хотят.
— Это, наверное, Дузе, — вслух подумал Гюллен. — Старики, они очень любят начинать день пораньше.
— Но пускай не входит сюда, — заволновалась графиня. — Я не хочу, чтобы даже кастраты видели меня без парика…
Дверь с грохотом разлетелась. Раздались тяжелые шаги, а чьи-то руки бесцеремонно распахнули занавес алькова.
— Ты узнаешь меня, Пьеро? — раздался голос.
— Ай! — пискнула графиня, натянув на голову одеяло. Два коменданта Парижа смотрели один на другого: один должен уйти, а Мале должен заступить на его место. В окнах спальни уже забрезжил рассвет.