Кончиц сдержанно усмехнулся, оценив шутку. Его товарищ достал блокнот и начал что-то помечать в нем.
— А так — что же, — закончил я. — Пусть поют на здоровье, пока поется.
Товарищ Кончица, полуотвернувшись, быстро писал.
— Простите, — кашлянул я. — Что вы там записываете, если не секрет.
— Да вот заношу ваши совершенно справедливые слова насчет того, что классическая музыка выше и что нам нужен Чайковский, а барды нам не нужны.
— Кхм! — сказал я. — Относительно первой части… это, конечно, в принципе… Кто же станет спорить. Но вот дальше там несколько… я бы сказал…
— И дальше все нормально, — отчеканил товарищ Кончица и его твердые глаза вовсе закаменели. — Вы очень правильно сказали — большое вам спасибо.
Тут вокруг нас произошло волнение — уходили барды. Они прошли, испуганно косясь на нашу деловитую группку. За бардами шел очарованный ими мальчик с магнитофоном. Диски на его маге все еще вращались. Мальчик записывал бессмертную поступь своих кумиров.
Кончиц и его спутник простились со мной и ушли.
Я тоже вышел.
Город жил обычной своей вечерней жизнью: ехал в освещенных троллейбусах, брел по проспекту, целовался в скверах на стылых весенних скамейках.
Не было заметно, что он чем-то потрясен.
Правда, на одной скамейке какие-то гривастые молодые люди, в шляпах с недоразвитыми полями, горланили: «Ему на фиг не нужна была чужая заграница!»
Зато на другой скамейке какие-то не менее волосатые молодые люди в пижонских полушапочках-полукепочках завывали: «Выхожу один я на дорогу!..»
Ha днях зашли мы с Жорой Виноградовым в одно известное кафе пообедать. Выбрали полупустой столик — за ним еще два человека сидели.
Сели и мы. Ждем. Жора пострелял из-под очков глазами туда-сюда, наклоняется ко мне и говорит:
— Вот обрати внимание, как великолепно у нас еще умеют одной какой-нибудь мелочью испортить в общем хорошее впечатление.
— А что такое, Жора? — спрашиваю я.
— Да как же, — говорит Жора. — Ты посмотри, какое замечательное кафе: по стенам картины из космического будущего, чистота, шторки, то, се. Или вот столик, за которым сидим. Заметь, какой изумительный пластик. Между прочим, в огне не горит. И вместе с тем, рядом — эта вот забытая килька. Такой неприятный штрих.
Тут мы все увидели, что посреди стола действительно стоит недоубранная официанткой тарелочка с поржавевшей килькой.
— Да-а! — оживился один из наших соседей. — Наверняка ей в обед сто лет сравняется. Не меньше.
— А может, они ее таким образом вялят? — подхватил его приятель.
— Что вы, товарищи, — с очень серьезным видом сказал Жора. — Это они ее ставят для возбуждения аппетита.