Я молча все обдумывал. Я видел, как день за днем трачу свою смертную жизнь – потенциальную смертную жизнь – и свое состояние на осуществление этой мечты. Она медленно скользила перед глазами, как песчинки в песочных часах.
Почему же в эту самую минуту, пока мы сидим в чистой комнатке, в бескрайних трущобах Востока голодают люди? Они голодают и в Африке. По всему миру гибнут они от болезней и катастроф. Их жилища смывают наводнения; их пища и надежды умирают от засухи. Разум человеческий не выдержал бы всех страданий одной отдельно взятой страны, будь они описаны даже без особенных подробностей.
Но даже если я отдам этому начинанию все, что у меня есть, чего я добьюсь в конечном итоге?
Откуда мне знать, что современная медицина в затерянной в джунглях деревне работает лучше, чем старые обычаи? Откуда мне знать, будет ли ребенок из джунглей счастливее, если получит образование? Откуда мне знать, стоит ли все это потери самого себя? Как мне заставить себя хотя бы интересоваться ответом на эти вопросы? Вот в чем весь ужас.
Мне было все равно. Да, я мог оплакивать конкретную страдающую душу, но меня не волновала возможность принести себя в жертву безымянным миллионам! В действительности она вселяла в меня ужас, жуткий, темный ужас. Грустнее некуда. Это, на мой взгляд, вообще не жизнь. Прямая противоположность выхода за пределы бытия.
Я покачал головой. Тихо, запинаясь, я объяснил ей, почему это видение казалось мне таким страшным.
– Два века назад, когда я впервые вышел на сцену бульварного парижского театра – когда увидел радостные лица, услышал аплодисменты, – я почувствовал, что мое тело и душа нашли свою судьбу; я почувствовал, что все надежды моего детства наконец-то начали сбываться.
О, были и другие актеры, хуже и лучше; с того момента их появился миллион, и придет еще миллион. Но в каждом из нас сияет неповторимая сила; каждый из нас оживает по-своему в свой единственный ослепительный миг; каждый из нас имеет шанс навеки затмить другого в глазах зрителя, и это – единственное достижение, доступное моему пониманию: достижение, когда торжествует цельная личность – моя личность, если хочешь.
Да, ты права, я мог бы стать святым, но для этого мне пришлось бы основать орден или повести армию на битву; мне пришлось бы совершать чудеса такого масштаба, что весь мир пал бы на колени. Я из тех, кто должен бросать вызов, даже если я жестоко ошибаюсь. Гретхен, Бог дал мне мою душу, и я не могу ее похоронить.
К своему изумлению, я увидел, что она продолжает улыбаться мне, ласково, не задавая вопросов; что на ее лице читается спокойное любопытство.