– Это действительно ты, – сказал он глубоким хриплым шепотом.
– Черт побери, ты прав, это я. Ты понимаешь, что чуть было меня не убил? Сколько еще раз ты собираешься проделать со мной этот фокус, пока не остановятся все часы на земле? Будь ты проклят, мне нужна твоя помощь. А ты опять пытаешься меня убить! Может быть, теперь ты закроешь свои чертовы окна, если на них еще остались хоть какие-то ставни, и разведешь огонь в этом паршивом очаге?
Я снова плюхнулся в свое красное бархатное кресло, все еще тяжело дыша, и тут меня отвлек какой-то странный хлюпающий звук. Я поднял глаза. Луи не шевелился. Он смотрел на меня так, словно я был неведомым чудищем. Но Моджо терпеливо и упорно поглощал всю рвоту, которую я изверг на пол.
Я издал короткий восхищенный смешок, который угрожал перерасти в настоящий истерический припадок.
– Прошу тебя, Луи, огонь. Разведи огонь, – сказал я. – Это смертное тело замерзает. Шевелись!
– Боже мой! – прошептал он. – Что ты еще наделал?
Мои наручные часы показывали два часа. Дождь за сломанными ставнями, закрывавшими как двери, так и окна, ослаб, я свернулся в красном бархатном кресле, радуясь пламени в кирпичном камине, но опять дрожал и страдал от знакомых приступов изнуряющего кашля. Но, естественно, вот-вот наступит момент, когда о подобных вещах беспокоиться будет нечего.
Я выложил Луи всю историю.
В припадке смертной искренности я описал все свои ужасные, загнавшие меня в тупик ощущения, начиная с разговоров с Рагланом Джеймсом и кончая самым последним печальным прощанием с Гретхен. Я даже рассказал ему свои сны, сны о нас с Клодией в той самой больнице, о нашем разговоре в воображаемой гостиной в номере отеля восемнадцатого века, о грустном, ужасном одиночестве моей любви к Гретхен, потому что я знал, что в сердце своем она считает меня сумасшедшим и любит меня только по этой причине. Она рассматривала меня как своего рода блаженного идиота, не более того.
Все завершилось, все уже кончено. Я понятия не имею, где искать Похитителя Тел. Но я должен его найти. А поиски эти начнутся только тогда, когда я снова стану вампиром, когда это высокое сильное тело накачается сверхъестественной кровью.
Как бы слаб я ни был, если во мне будет течь кровь одного лишь Луи, я все равно стану в двадцать раз сильнее и смогу позвать на помощь остальных – ведь никто не знает, что за молодой вампир из меня выйдет. Как только это тело изменится, у меня, естественно, появится телепатический голос. Я смогу умолять о помощи Мариуса, или вызвать Армана, или даже Габриэль – да, мою возлюбленную Габриэль, так как она больше не будет моей дочерью и сможет меня услышать, что при нормальном порядке вещей – если такое слово уместно – невозможно.