– Дурак! Это тело Тальбота! Ты же не станешь трогать тело Тал…
Но было уже слишком поздно. Я пытался остановиться, но моя рука сомкнулась на его горле, я уже швырнул его тело об стену.
В ужасе я увидел, как он грохнулся о штукатурку. Увидел, как из его затылка хлынула кровь, услышал противный хруст пробитой стены и потянулся, чтобы схватить его; он упал прямо мне на руки. Он уставился на меня широкими бычьими глазами и отчаянно шевелил ртом, чтобы выдавить из себя слова.
– Смотри, что ты наделал, дурак, идиот. Смотри, что… Смотри, что…
– Оставайся в теле, подонок! – отвечал я, стиснув зубы. – Не давай ему умереть!
Он хватал ртом воздух. Из носа потекла тонкая струйка крови. Глаза закатились. Я поддерживал его в вертикальном положении, но ноги болтались, как у парализованного.
– Ты… дурак… позови маму, позови… Мама, мама, ты нужна Раглану… Не зови Сару, не говори Саре. Позови маму… – И тут он потерял сознание, голова свесилась вперед, я удержал его и уложил на кровать.
Я был в отчаянии. Что мне делать? Смогу ли я залечить рану своей кровью? Нет, рана внутренняя, задета голова, задет мозг. О Господи! Мозг. Мозг Дэвида.
Я схватил телефон, заикаясь, пробормотал номер комнаты, сказал, что произошел несчастный случай. Человек серьезно ранен. Он упал. У него случился удар! Необходимо немедленно вызвать скорую.
Я повесил трубку и вернулся к нему. Лицо Дэвида, тело Дэвида – на постели, в беспомощном состоянии! У него дрожали ресницы, левая рука разжалась, затем сжалась и опять разжалась.
– Мама, – прошептал он. – Приведи маму. Скажи, она нужна Раглану… Мама.
– Сейчас она придет, – сказал я, – дождись ее! – Я мягко повернул его голову набок. Но какая разница, по правде говоря? Пусть вылетает отсюда, если может. Этому телу уже не оправиться. Оно больше не сможет стать подходящим организмом для Дэвида.
Черт побери, а где же Дэвид?
По всему покрывалу растекалась кровь. Я прокусил себе запястье и уронил несколько капель на ранки на шее. Может быть, пара капель на губах чем-то поможет? Но что же мне делать с мозгом? О Господи, как я только мог.
– Глупо, – прошептал он, – как же глупо. Мама!
Левая ладонь принялась хлопать по постели из стороны в сторону. Потом я увидел, что всю руку сводит судорогой, а левая сторона рта без конца дергается вверх; глаза уставились в потолок, зрачки перестали двигаться. А кровь все хлестала из носа в открытый рот, заливая белые зубы.
– Ох, Дэвид, я не хотел, – прошептал я. – О Господи Боже, он умирает!
Кажется, он еще раз повторил слово «мама».
Но я уже слышал вой сирен, приближающихся к Оушн-драйв. В дверь стучали. Когда она распахнулась, я скользнул в сторону, а потом, невидимый, метнулся прочь из комнаты. По лестнице бежали другие смертные. Меня они замечали не больше, чем быструю тень. Я один раз остановился в вестибюле и, как в тумане, проследил за суетящимися клерками. Жуткие вопли сирен становились громче. Я повернулся, чуть не споткнулся в дверях и вышел на улицу.