И постепенно из обширного затуманенного водоворота памяти выплыл момент, когда я впервые бросил взгляд на эту безделушку с золотой цепочкой… когда на темной грязной улице я наткнулся на зачумленную лачугу, где лежала ее мертвая мать, а сам смертный ребенок стал пищей для вампира – крошечное белое тельце беспомощно трепетало в объятиях Луи.
Как же я смеялся над ним, как тыкал в него пальцем, а потом схватил с вонючей постели тело мертвой женщины – матери Клодии – и принялся танцевать с ним по комнате. А на ее шее поблескивали золотая цепь и медальон, ибо даже самый наглый вор не вошел бы в лачугу, чтобы украсть пустячок из самой утробы чумы.
Роняя бедный труп, я схватил его левой рукой. Замок сломался, я раскрутил цепочку над головой, словно небольшой трофей, и бросил в карман, переступая через тело умирающей Клодии, чтобы побежать по улице вдогонку за Луи.
Только несколько месяцев спустя я обнаружил его в том самом кармане и поднес его к свету. Когда писали этот портрет, она была живым ребенком, но Темная Кровь придала ей то же приторное совершенство, что и художник. Это была моя Клодия, и я оставил медальон в сундуке, а как он попал в Таламаску или в другое место, я не знаю.
Я держал его в руках. Я поднял глаза. Я как будто только что побывал в том полуразрушенном доме, но вернулся сюда и увидел Дэвида. Он что-то говорил, но я его не слышал, а теперь до меня отчетливо донесся его голос.
– Ты сделаешь это со мной? – спросил он, и тембр голоса выдал его точно так же, как и дрожащие руки. – Посмотри на нее. Ты сделаешь это со мной?
Я взглянул на ее крошечное личико, а потом на него.
– Да, Дэвид, – сказал я. – Я говорил ей, что повторю все заново. И повторю с тобой.
Я перебросил медальон из комнаты через крыльцо, через песок – в море. Цепочка на миг оставила на небе золотую царапину, а потом исчезла, словно растворилась в прозрачном свете.
Он отскочил назад с удивившей меня скоростью и прижался к стене.
– Не надо, Лестат.
– Не спорь со мной, старый друг. Не трать зря силы. У тебя впереди еще целая ночь открытий.
– Ты этого не сделаешь! – выкрикнул он так низко, что его голос больше походил на гортанный рев. Он сделал выпад, как будто считал, что сможет сбить меня с ног, ударил двумя кулаками в грудь, но я не пошевелился. Он упал, ударился и уставился на меня с выражением неподдельного гнева в полных слез глазах. Кровь опять бросилась ему в лицо, отчего оно стало еще темнее. И только теперь, увидев всю тщетность любой попытки защититься, он решил бежать.
Не успел он домчаться до крыльца, как я схватил его за горло. Пока он бешено сопротивлялся, как зверь, чтобы оторвать от себя мои пальцы и высвободиться, я массировал его шею. Я медленно приподнял его и, легко подставив под его затылок левую руку, впился зубами в тонкую, ароматную молодую кожу и принял первый пузырящийся поток крови.