– Ты действительно знаешь все это наизусть?
– Я сам писал эту директиву. – На губах Дэвида промелькнула легкая улыбка. – За прошедшие годы я инструктировал многих агентов ордена.
– А они знают, что я сейчас у тебя?
– Нет, конечно, нет. Я давно уже перестал сообщать им о наших встречах. – Он опять задумался и вдруг спросил: – А ты ищешь Бога?
– Естественно, нет, – ответил я. – Не представляю себе, на что можно более бесплодно потратить время, даже если в твоем распоряжении целые столетия. Я навсегда покончил с такого рода поисками. Теперь я жажду найти в мире истину – истину, скрытую в материальном и эстетическом, истину, доступную моему пониманию. Твое видение интересует меня потому, что оно явилось тебе и ты рассказал мне о нем, а я тебя люблю. Но только поэтому.
Он откинулся в кресле, устремив глаза в темноту.
– Разве это имеет значение, Дэвид? Придет время, и ты умрешь. И я, наверное, тоже.
Его улыбка опять потеплела, как будто он мог воспринимать мои слова только в шутку.
Наступила долгая пауза, во время которой он подлил себе виски и выпил его – медленнее, чем обычно. Он был весьма далек от опьянения. Но он и не стремился к этому. Будучи смертным, я всегда пил, чтобы напиваться. Но ведь я тогда был очень молод и очень беден – наличие замка значения не имело, – а зелье по большей части было просто дрянным.
– Ты ищешь Бога, – сказал он, кивая.
– Черта с два. Ты злоупотребляешь своим авторитетом. Ты знаешь, что я не тот мальчик, которого ты видишь перед собой.
– Да, ты прав, мне нужно напоминать об этом. Но ты по-прежнему не приемлешь зло. Если в твоих книгах написана хотя бы половина правды, то любые проявления зла всегда вызывали у тебя отвращение. Ты бы отдал все на свете, чтобы узнать, чего от тебя хочет Бог, и исполнить его волю.
– У тебя старческий маразм. Пиши завещание.
– О, как жестоко, – широко улыбнулся он.
Я собирался сказать кое-что еще, но отвлекся. Что-то дернуло за ниточки моего сознания. Звуки. Вдали, в деревне, по узкой дороге сквозь ослепительный снег очень медленно ехала машина.
Обратив туда все свое внимание, я прислушался, но ничего не уловил – только шелест падающего снега и рокот продвигающейся вперед машины. Бедный, несчастный смертный – в такой час за рулем машины. Четыре утра.
– Уже очень поздно, – сказал я. – Мне пора. Я не хочу оставаться здесь еще на одну ночь, хотя ты был чрезвычайно любезен. Дело не в том, что кто-то что-то узнает. Просто я предпочитаю…
– Понимаю. Когда мы снова увидимся?
– Может быть, раньше, чем ты думаешь. Скажи, Дэвид, почему в ту ночь, когда я ушел отсюда в Гоби, твердо намереваясь сгореть там дотла, ты назвал меня своим единственным другом?