— Я буду дома к шести часам, милый, папа никогда позже не возвращается, — уверяла она и успокоилась только тогда, когда Арчер сказал, что хочет нанять коляску и съездить в северную часть острова на конный завод присмотреть там пристяжную для ее кареты. Они уже некоторое время искали такую лошадь, и предложение показалось Мэй настолько разумным, что она взглянула на мать, как бы говоря: «Вот видишь, он не хуже нас умеет распределять свое время».
Мысль о конном заводе и лошади для кареты зародилась у Арчера в тот самый день, когда впервые зашла речь о приглашении Эмерсона Силлертона, но он до поры до времени держал ее при себе, словно в этом намерении была какая-то тайна и упоминание о ней могло помешать его осуществлению. Он, однако, на всякий случай заранее нанял коляску с парой старых извозчичьих лошадок, которые еще были в состоянии пройти восемнадцать миль по ровной дороге, и в два часа пополудни, торопливо поднявшись из-за стола, вскочил в коляску и уехал.
День выдался чудесный. Легкий северный ветерок гнал по ультрамариновому небу клочья белых облаков, а внизу бежали прозрачные волны. В этот час Бельвю-авеню была пуста, и, высадив мальчика-конюха на углу Милл-стрит, Арчер свернул на дорогу к старой гавани, идущую вдоль Истменз-Бич.
Его охватила беспричинная радость, подобная той, с какою он во время коротких каникул выходил из школы навстречу неизвестности. Он пустил упряжку легкой рысью, рассчитывая добраться до конного завода, расположенного неподалеку от Райских Камней,[159] до трех часов, чтобы после осмотра лошади у него осталось еще четыре блаженных часа, которыми он сможет распорядиться по своему усмотрению.
Услышав о приеме у Силлертонов, он сразу подумал, что маркиза Мэнсон непременно поедет в Ньюпорт с Бленкерами, а госпожа Оленская, возможно, опять воспользуется случаем провести день у бабушки. Как бы то ни было, обиталище Бленкеров, вероятно, опустеет, и он, не рискуя показаться нескромным, сможет посмотреть, как оно выглядит. Он совсем не был уверен, что хочет еще раз увидеть графиню Оленскую, но после того, как он смотрел на нее с тропинки над заливом, им овладело странное, неизъяснимое желание увидеть место, где она живет, и воскресить в своем воображении образ женщины, которую он видел тогда в беседке. Это стремленье не оставляло его ни днем, ни ночью, словно капризное, мучительное желание больного отведать еды или питья, которые он пробовал когда-то, но вкус которых давным-давно забыл. Он не знал, к чему это может привести, ибо у него не было осознанного желания поговорить с госпожою Оленской или услышать ее голос. Он просто чувствовал, что если ему удастся унести с собой воспоминание о клочке земли, по которому она ступает, и о том, как обрамляют его небо и море, весь остальной мир, быть может, перестанет казаться ему таким пустым.