— Кто там? Я просил мне не мешать.
Клерк подал Арчеру письмо и вышел. Узнав почерк жены, молодой человек распечатал конверт и прочитал: «Не можешь ли ты поскорее приехать? У бабушки ночью был легкий удар. Она каким-то непонятным образом раньше всех узнала эту ужасную новость о банке. Дядя Лавел уехал на охоту, а бедному папе мысль о позоре так подействовала на нервы, что у него поднялась температура, и он должен сидеть дома. Ты очень нужен маме, и я надеюсь, что ты сможешь сразу же уйти и поехать прямо к бабушке».
Арчер протянул записку своему старшему партнеру и уже через несколько минут медленно полз в северную часть города на переполненной конке. Добравшись до 14-й улицы, он пересел в один из высоких тряских омнибусов, которые ходили по 5-й авеню. Был уже первый час пополудни, когда этот трудолюбивый экипаж высадил его возле дома миссис Минготт. В окне гостиной первого этажа, где старуха обычно восседала, виднелась отнюдь не способная заменить ее миссис Велланд, которая, заметив Арчера, печально его приветствовала, а у дверей его встретила Мэй. В прихожей царил противоестественный беспорядок, возникающий в образцово содержащихся домах, когда кто-нибудь внезапно заболевает, — на стульях валялись брошенные в спешке шубы и шали, а на столе рядом с пальто и чемоданчиком доктора высилась кучка забытых карточек и конвертов.
Мэй была бледна, но улыбалась — доктор Бенкоум, который только что приехал вторично, на этот раз высказался в более утешительном духе, а непреклонная решимость миссис Минготт остаться в живых и выздороветь уже благотворно повлияла на ее родственников. Мэн провела Арчера в гостиную, раздвижные двери которой, ведущие в спальню, были закрыты и завешены толстыми портьерами из желтого штофа, и здесь миссис Велланд испуганным шепотом поведала ему подробности несчастья. Оказалось, что накануне вечером произошло нечто таинственное и ужасное. Около восьми часов, сразу после того, как миссис Минготт закончила пасьянс, который она всегда раскладывала после обеда, раздался звонок, и дама под такой густой вуалью, что слуги не сразу ее узнали, попросила миссис Минготт ее принять.
Лакей, услышав знакомый голос, распахнул двери гостиной, возвестил: «Миссис Джулиус Бофорт» и снова закрыл их, оставив обеих дам наедине. Они пробыли там, как ему показалось, около часа. Когда миссис Минготт позвонила, миссис Бофорт успела уже незаметно выскользнуть из дома, и хозяйка, бледная, разбухшая и страшная, сидела одна в своем огромном кресле. Она попросила лакея проводить ее в спальню. В это время она, хотя, по-видимому, чрезвычайно расстроенная, была еще ь полном здравии и рассудке. Мулатка-горничная уложила ее в постель, подала ей, как обычно, чашку чая, прибрала комнату и ушла, но в три часа ночи снова раздался звонок, и слуги, поспешиз на непривычный зов (старуха Кэтрин всегда спала крепко, как дитя), увидели, что хозяйка сидит в постели, откинувшись на подушки, криво улыбаясь и бессильно уронив толстую руку с крошечной ладонью.