— Вы понимаете, что я обязан помочь вам увидеть эти обстоятельства в том свете, в каком видят их все, кто вас нежно любит: Минготты, Велланды, ван дер Лайдены, все ваши друзья и родные. Было бы нечестно, если б я не объяснил вам, как они судят о подобных вещах. — Он настаивал, он чуть ли не молил ее, стремясь во что бы то ни стало перекинуть мост через зияющую пропасть молчания.
— Да, это было бы нечестно, — медленно проговорила она.
Угли в камине затянуло серым пеплом, одна из ламп, всхлипнув, потребовала к себе внимания. Госпожа Оленская встала, подкрутила фитиль, вернулась к камину и осталась стоять.
Поза ее, очевидно, означала, что говорить им больше не о чем, и Арчер тоже поднялся.
— Ну что ж, я сделаю так, как вы хотите, — отрывисто произнесла она.
Кровь прилила к лицу молодого человека. Ошеломленный внезапной капитуляцией собеседницы, он неловко схватил ее за руки.
— Я… я очень хотел бы помочь вам… — сказал он.
— Вы и так мне уже помогли. Доброй ночи, милый кузен.
Наклонившись, он коснулся губами ее рук, безжизненных и холодных. Она отняла их, он повернулся к дверям, вышел в прихожую, под тусклым светом газовой горелки отыскал пальто и шляпу и шагнул в зимнюю ночь, полный слов, которых не посмел произнести.
Театр Уоллока[108] был переполнен. Давали «Шогрэна» Диона Бусико.[109] Главную роль играл автор, роли любовников — Гарри Монтегю и Ада Диас.[110] Популярность великолепной английской труппы достигла апогея, и «Шогрэн» всегда приносил полные сборы. Восторгу галерки не было границ, в партере и в ложах слегка посмеивались над пошлыми сантиментами и рассчитанными на дешевый эффект ситуациями, но наслаждались представлением не меньше, чем на галерке.
Особенно захватила весь театр снизу доверху сцена, в которой Монтегю после грустного, почти односложного прощания с мисс Диас говорит ей «до свиданья» и уходит. На актрисе, которая, глядя в огонь, стояла у камина, было серое кашемировое платье без модных лент и украшений, облегавшее ее высокую фигуру и длинными складками ниспадавшее к ногам. Концы повязанной вокруг шеи узкой черной бархотки спускались на спину.
Когда любовник пошел к выходу, она оперлась о каминную полку и опустила голову на руки. На пороге он обернулся, чтобы еще раз на нее взглянуть, прокрался назад, поднял концы бархотки, поцеловал их и вышел так тихо, что она ничего не слышала и даже не изменила позы. И за этим немым прощанием занавес тотчас опустился.
Ньюленд Арчер всегда ходил на «Шогрэна» только ради этой сцены. Он считал, что последнее прости Монтегю и Ады Диас ничем не уступает игре Круазет и Брессана,