Дальше так и пошло: Берг называл свои две цифры — том и страница — и зачитывал, например, что, когда Иосиф был уже расстрелян и Вера, отчаявшись вернуть детей, грязная и нечесаная, вся в язвах, струпьях, какой-то коросте, сидела одна в своей грозненской квартире и, похоже, ждала одного — когда умрет, они по инициативе Нафтали повезли ее на день в горы. Тася тоже думала, что в горах Вера немного отойдет, но она до вечера так и просидела молча на голой земле, и никто из них тоже тогда не осмелился сказать ей ни слова.
3, 24: Они, Тася и Нафтали, зашли к Вере 11 сентября и спросили, что они могли бы ей сделать, Вера же им на это ответила, что ей ничего не надо, ничего, кроме смерти, она не хочет. Тася тогда ей сказала, что невиновных у нас не сажают и лучше бы ей заново перебрать и свою жизнь, и Иосифа, подумать, чем она может помочь органам. Иосифа она теперь, конечно, вряд ли спасет, но к ней отношение станет другим, не исключено, что и детей ей вернут. А так кто ей, жене врага народа, доверит их воспитывать? Кем она их вырастит? 3, 41: Через день после ареста мужа Вера говорила, что Сталин — земной бог, что больше никакого бога в ее мире нет. Он один вездесущ и всемогущ. Но бог этот от нее отступился, отдал в руки сатане.
Тася спросила ее тогда, кто же такой сатана, и Вера ей ответила: “Неужели ты не понимаешь? Конечно — органы, это они оклеветали меня перед Сталиным, отняли мужа, детей, покрыли тело коростой. Но им и этого мало, они даже умереть мне и то не дают. И самое страшное, что Сталин все это знает, но остановить их не хочет”. В другой раз она в присутствии ее, Таси, Нафтали и их общего друга, врача горбольницы Саутина, принялась говорить, что Сталин ее предал, отдал в руки преступников и убийц, но она и сейчас только о нем одном думает, только на него уповает. Нафтали тогда ей мягко заметил, что если все на самом деле так, как она говорит, и действительно произошла ошибка, ей надо написать Сталину письмо. На органы тоже есть управа. Вера же в ответ зарыдала, стала кричать, что они никакие ей не друзья, никогда друзьями не были, что они ее ненавидят, презирают, специально выбирают место, чтобы ударить побольней, а потом ни к селу ни к городу — что Сталин за то, что они ее предали, им еще отомстит.
Когда она немного успокоилась, Саутин стал упрекать Веру: “Как ты вообще можешь так говорить о Сталине, кто ты такая, чтобы так о нем говорить? Можно подумать, что ты ему ровня. Неужели ты не понимаешь, что одного этого, я уже не говорю о твоих обвинениях, что он окружил себя убийцами, достаточно, чтобы стереть тебя в порошок, а ты еще утверждаешь, что ни в чем не виновата. Только подумай, — продолжал Саутин, — ведь говоря, что он судит неправедно, ты каждым своим словом настаиваешь, что он не имеет права быть нашим вождем, что он самозванец и злодей, доверху набивший тюрьмы невиновными”.